Бессмертие души. Бессмертие человека

Вера в бессмертие, т. е. в продолжение существования после смерти, свойственна всем народам древнего и нового времени. Эта вера, прежде всего, выражается в заботах о погребении умерших и в почитании мертвецов. Такие заботы и такое почитание найдены не только у исторических, но и у всех доисторических народов (Мортилье оспаривал это по отношению к палеолитическому человеку, но открытия в Солютрэ и Спи безусловно опровергают его; см. С. Глаголева, О происхождении и первобытном состоянии рода человеческого). Далее, эта вера выражается в широко распространенном (особенно у некультурных народов) культе предков; наконец, у народов культурных оно находит себе выражение в учениях о бессмертии. Образ бессмертия в этих учениях представляется различно, – ясно и бледно, определенно и неопределенно; состояние души после смерти тела в большинстве учений ставится в зависимость от её поведения на земле, в некоторых – нет; некоторые учения утверждают метампсихозис, т. е. переселение души из одного тела в другое, многократные воплощения души, причем характер этих перевоплощений ставится в зависимость от нравственных качеств и поведения души. Наконец, по богооткровенному учению и по учению некоторых других религий душу по её отделении от тела ожидает сознательное бессмертие, блаженный или горестный характера которого зависит от того, что душою совершено при жизни. Это учение во всем своём объёме отрицается материализмом. По теории материализма душа есть функция тела. Она есть временный modus вещественной мировой энергии. Известные количества материи и сил дают плодом своего соединения душу, все изменения в их количестве (в организме) влекут за собой изменение в душе; вся душевная деятельность есть трата вещества и энергии, отдаваемых человеком природе и подвергающимся в ней новым превращениям. Душа с этой точки зрения есть такое же временное и случайное явление, как радуга или северное сияние. Если душа, как предполагает теория, есть modus материи, то спрашивается, откуда является в ней способность ощущений, когда материя характеризуется отсутствием этой способности? На это отвечают теорией превращения вещества и энергии. Материя испытывает превращения при переходе из одного состояния в другое (из твердого в жидкое и т. п.) и в химических соединениях силы постоянно превращаются: свет в тепло, электричество и т. д. Это рассуждение грешит грубым непониманием дела. С точки зрения материализма в природе существуют только движения материальных частиц. Частицы эти неизменны, и движения их ни во что не превращаются. Если бы наши органы чувств были совершенными, то вместо воды мы видели бы своеобразные комбинации водорода и кислорода и вместо лучей света – атомы эфира, колеблющиеся со скоростью 280 тысяч верст в секунду. Превращение света в электричество и разложение воды на элементы представилось бы нам тогда лишь как изменение движения тех же частиц. Превращения, это – субъективные явления для наблюдателя со слабым зрением, а не факт действительности, поэтому не может быть и превращения неощущающей материи в ощущающую. Говорят, что все психические явления связаны с движениями материи. Пусть это так, но все эти движения мы можем мыслить как совершенно несвязанные с психическими актами. История философии знает попытку рассматривать животных, как автоматы (Декарт, Мальбранш). В звуках голоса можно видеть только движение воздуха, производимое сокращением некоторых мускулов, вызываемым механическими причинами, но нет необходимости мыслить, что эти звуки связаны или вызваны каким-то психическим состоянием. Ощущение есть факт, невыводимый из измерений материи. Никакое изменение в сумме и расположении материальных частиц не может родить в них ни чувства горя, ни чувства радости. Ясно представляющаяся несостоятельность материалистической доктрины побудила некоторых в настоящее время, обратиться к гилозоистическому воззрению. По этой теории каждому атому кроме физических, принадлежат и психические свойства, и как размеры атома имеют очень малую экстенсивность, так и его психические свойства имеют очень малую интенсивность. Экстенсивность материи увеличивается чрез простое суммирование атомов; для повышения психических свойств материи нужно, чтобы её атомы вступили в своеобразную органическую связь. Чем сложнее и централизованнее эта связь, тем выше сознание организма. По этой теории самосознание есть равнодействующая сознаний тех атомов, из которых образован самосознающий организм. Сознание атомов бессмертно, самосознание организма угасает с физическою смертью последнего. Но вот – вопрос, где же помещается это самосознание? Конечно, ни в каком из атомов, потому что психические свойства каждого атома неизменны; значить – вне атомов. Таким образом, мы получаем, что самосознание образуется там, где нет сознающих, вообще психических элементов. Сравнение души или самосознания с равнодействующею в механике, как и материалистические аналогии, грешит грубым непониманием дела. Если на тело действует несколько сил, и сообщают ему движение, мы можем себе представить, что такое движение могла бы сообщить одна сила (равнодействующая составляющих сил) и вычисляем движение тела, как будто бы оно происходит под действием одной силы. Но на самом деле мыслимая равнодействующая есть только фикция, субъективное представление, а не объективная действительность. В природе нет равнодействующих. Никакие обособленные элементы не сливаются в природе в одно целое, они только могут представляться таковыми несовершенному глазу. Млечный путь, кажется, но не есть одно целое. Но в физическом мире сумма, по крайней мере производит большее действие, чем образующие ее слагаемые, этого положения нельзя прилагать к психическому миру: сумма тождественных психических единиц не больше ни одного из своих слагаемых: знания, чувствования и стремления у суммы будут те же, что и у каждого из слагаемых. Попытка поставить повышение сознания в зависимость от взаимоотношения психических элементов дважды несостоятельна. В мире физическом результат действия сил стоит в зависимости от взаимоотношения сил, от тех геометрических углов, под которыми они действуют, но сложение сознающих элементов под какими угодно углами не может влиять на результат сложения (припомним «Квартет» Крылова). Затем, и в мире физическом взаимоотношение, углы изменяют только результат действия, а действующие силы остаются неизменными, между тем как у нас идет рассуждение о действующем начале – душе, а не о тех действиях, которые она производить. Пытаются на место теории психических атомов поставить теорию непрерывной, протяженной материи, снабженной кроме физической еще и психической энергией. Такая теория материи не может быть принята современной физикой и химией, где безраздельно царствует механико-атомистическая гипотеза. Не должна допускать ее и психология. Если и нет атомов, то, во всяком случае тела образуются из сложения частей и из разложения на части, так образуется и человеческий организм, но таким путем, как показано, не может происходить изменение в психическом начале. Затем, и в этой теории, как в теории психического атомизма, самосознание, в конце концов представляется функцией геометрического взаимоотношения образующих его элементов. Сгущение, разрежение, принятие тех или иных криволинейных форм, образование чрез взаимоотношение извилин (в мозгу), вот, полагают, условия, образующие самосознание. Но все эти геометрические комбинации сами по себе не могут производить ничего, как ничего не могут произвести и мысленные геометрические фигуры куба, параллелепипеда и т. п. Геометрические комбинации только отражают в себе взаимоотношение действительно существующих элементов, но из одной геометрии, безусловно невозможно построить даже материального мира. Понятно, что не может геометрия создать и психического мира. В философии всегда несравненно более, чем материалистической и гилозоистической, был распространен пантеистический взгляд на душу. С точки зрения пантеизма, душа – не сумма, а часть целого, каковое целое только одно и бессмертно. Согласно пантеизму, существует только Бог. Мир, с его физической и психической стороны, есть только проявление божественной сущности. Отдельные явления, отдельные лица в игре только временные и изменяющиеся проявления Божества. Их отношение к Абсолютному, подобно отношение волны к океану. На мгновенье волна, поднявшаяся на поверхности, представляет собою нечто индивидуальное и самостоятельное, но проходить мгновенье и она опять исчезает, в океане, в котором находилась и раньше. Так и человек. Проявляющееся в нем духовное начало от века было частью абсолютного Духа, на мгновенье обособилось от него и приняло печать индивидуальности, чтобы потом после недолгого периода снова исчезнуть в Абсолютном. Такое воззрение пантеизма, говорят, удовлетворяет двум основным требованиям человеческого духа: логическому стремлению к единству (вселенная есть проявление единого Абсолютного) и этическому стремлению к единству в любви (все абсолютно соединено с Абсолютным). На самом деле оно не удовлетворяет ни тому, ни другому.

Рассматривая вселенную, как бесконечное проявление бесконечных свойств Абсолютного, пантеизм лишает возможности выяснить значение известной нам части мира во вселенной и определить отношение этой части к целому. С точки зрения пантеизма, то проявление Бесконечного, которое представляет собой известный нам звездный мир, не имеет никакого значения, так как этот мир есть, без сомнения, нечто крайне малое даже по отношению ко многим конечным частям вселенной, по отношению же к Бесконечному он не более, как нуль. Поэтому он не может быть откровением свойств Бесконечного. Непонятно также, каким образом множественность индивидуальностей и явлений может быть откровением Единого, и каким образом единое высшее (бесконечное) бытие может распасться на множество бытий низших (конечных). Представляя процесс мировой жизни бесконечным и вечным, пантеизм тем самым отрицает всякий смысл (цель) у происходящих в мире явлений. Представляя все существующее проявлением Абсолютного, пантеизм тем самым уничтожает различие между добром и злом и тем противоречить основному нравственному требованию человеческого духа. Представление Абсолютного самого в себе у пантеистов всегда неясно и неопределенно. Но представление у них Абсолютного в отношении к конечным «я» достаточно ясно для того, чтобы показать его несостоятельность. Психология учит, что разложение единого сознания на множество частных сознаний факт столь же невозможный, как и образование одного сознания из множества частных сознаний. Все сравнения пантеизма, например, что абсолютное «я» отражается в конечных «я», как солнце отражается в бесконечном количестве капель воды, пагубны для пантеизма. Отражение солнца в воде мнимые и обусловлены существованием солнца вне и независимо от них, конечный «я» суть действительность, и по теории пантеизма абсолютное «я» только в них и реализуется, а само независимо не существует (в противном случае это был бы не пантеизм, а теизм). Как из целых отдельных сознаний путем суммирования не может возникнуть единой личности, так часть сознания никогда не может стать самоопределяющей личностью. В общем ходе явлений пред нами открывается закон, что, чем теснее часть связана с целым, тем менее она может претендовать на самостоятельное существование. Этот закон можно констатировать и в биологии, где на организмах, мы видим, наибольшая централизация частей соединяется у них с наименьшей самостоятельностью, и, наоборот, где слаба централизация, там части более обособлены между собою. Обращаясь к теории, что человеческие «я» суть части абсолютного «я», мы видим, что она стоить в противоречии с изложенным биологическим законом. По теории связь нашего «я» с «я» абсолютным не только тесна, но неразрывна и неизменна. Самостоятельность нашего «я» – какой бы ничтожной она ни была – стоит в непримиримом противоречии с этой теорией. Наша душа не может быть признана частью целого, как не может быть признана суммой целых. Остается одно предположение, что она есть некое реальное целое. Этим самым решается вопрос о её безусловном бессмертии. С точки зрения современной науки, в природе ничто не уничтожается и не возникает, а происходит только сложение и разложение элементов (единиц) бытия. То, что не может распасться на части, бессмертно; бессмертна, следовательно, и наша душа. Но этим не решается вопрос о характере бессмертия. В наблюдаемом нами мире душа всегда является в связи с телом, и содержание её сознания бесспорно стоит в зависимости от воздействий на нее внешнего мира. Душа развивается в мире, её сознание по мере; развития становится более ясным, но оно иногда может почти и совсем угасать (наприм., в обмороке). Может быть, с прекращением жизни тела, сознание души угасает совсем, и она не живет никакой жизнью, пока не вступит снова в благоприятные условия для своего развитая? Два рода фактов в душевной жизни заставляют отрицать это предположение. Во-первых, факт памяти. Память есть знание прошедшего. Далеко не всегда и только очень немногое из пережитого прошлого мы можем свободно припоминать и вызывать в поле сознания. Но за всем тем психология учит нас, что ни одно из воспринятых когда-либо нами впечатлений не может быть забыто безусловно, что при известных обстоятельствах каждое из них может явиться в поле сознания. В необыкновенных случаях жизни, в смертной опасности, люди вспоминают то, что, по-видимому ими было безусловно забыто. Отсюда следует вывод, что все, пережитое душою, хранится ею нерушимо, что, следовательно, она никогда не может снова стать tabula rasa и начать новый круг жизни. Только очевидно для того, чтобы душа могла сознательно и свободно располагать своим богатством или, по крайней мере адекватно сознавать его (что равняется полному знанию о себе), для этого нужны некоторые благоприятные условия. Во-вторых, стремление души к совершенствованию. Смысл жизни уже давно видят в прогрессе. Должно делать завоевания в области истинного, доброго и прекрасного. Но эти завоевания и сама жизнь могут иметь смысл лишь под условием загробного существования. На земле человек никогда не узнает полной истины и не увидит совершенной красоты. Чтобы его усовершенствование в добре и искание истины имели смысл, нужно, чтобы существовала надежда, что они увенчаются успехом. Таким образом, разумность жизни обусловливается бессмертием, а возможность разумной жизни – врой в бессмертие. Эту веру должно дать размышление о происхождении души. Не будучи произведением этого мира, душа не может быть и самобытной: она конечна, начало своего бытия она не может относить к вечности, она стоит в связи со всем существующим. Должно заключать поэтому, что То, Что поставило ее в эту связь, и создало её и вложило в неё определенные стремления, дало средство служить этим стремлениям и некогда удовлетворит их всецело. Это – нечто высшее есть Бог. Надежда человека, что Бог дарует ему бессмертие, богооткровенная религия дает уверенность, сообщая о характере этого бессмертия, и об условиях, какими может быть достигнута наилучшая загробная участь. Развитие человеческого духа совершается свободно, и потому характер этого развития может быть различным. Развитие доброе, будет иметь добрый конец, оно поставит человека в гармонию с реализировавшей идеал вселенной, и в этом гармоничном единении с достигшей своего совершенства вселенной, ставшими совершенными своими ближними, с своей Высочайшей Первопричиной, человек найдет полное блаженство. Того, кто не пойдет по этому пути, ждет вечная гибель и вечная смерть. Религия обещает человеку в ожидающей его будущей жизни не только единение с Богом и ближними, но и со всей природой: она учит о воскресении тел. В настоящей жизни материя является необходимым условием для развития духа, но вместе с тем и могучим препятствием, подчиняя и иногда даже порабощая дух. Однако уже и в этой жизни развитие нравственной воли сообщает человеку власть над материей (у аскетов ослабевает влияние тела на дух, и усиливается могущество духа). Идеальный строй, очевидно должен быть таков, в котором физическая энергия всецело будет подчинена духовной, физический мир будет всецело служить целям духа. Раскрытие того, как этот идеальный строй, намеки на который дает реальная действительность настоящего, осуществится в будущем, мы находим в православно-догматическом учении о конце вещей.

Литература:

См. Кудрявцева – Платонова, Бессмертие души («Вера и Разум», 1885 г., также отдельно в собрании сочинений);

Э. Навиля, Вечная жизнь;

Тихомирова, Бессмертие души;

Тейхмюллера. Бессмертие души;

Сабатье, О бессмертии;

С. Глаголева, Вопрос о бессмертии души («Вопросы философии и психологии» 1893, кн. XIX и XX).

– доктор богословия, профессор Московской духовной академии.

Мысль о бессмертии души не дается нам опытом, а между тем она составляла постоянное убеждение человечества. Мы находим ее у самых первобытных народов, на первых ступенях развития. Как же объяснить такое явление?

Последователи теории, которая все человеческое знание производит из опыта, поставлены здесь в значительное затруднение. Чтоб объяснить явление, которое прямо идет вразрез со всеми их взглядами, они прибегают к самым невероятным натяжкам. Выводят, например, мысль о продолжении души после смерти из представлений, порождаемых сновидениями. Спящему кажется, что душа его где-то летает и встречается с умершими, из чего проснувшийся заключает, что души умерших еще существуют, только невидимы для внешнего взора. Это объяснение, как и все объяснения подобного рода, грешит тем, что в нем можно найти все, кроме логики. Здесь следствие принимается за причину. Ежедневный опыт удостоверяет нас, что сон есть сон, а не действительность. Нас гнетет ужасное сновидение, и тут же, просыпаясь, мы убеждаемся, что ничего подобного нет. Тот же опыт удостоверяет нас, что в настоящей жизни душа никогда не отделяется от тела. Самое понятие о душе, как о чем-то особенном, не дается нам опытом. Следовательно, держась чисто опытного пути, мы никогда не придем к такому понятию о сновидениях, которое бы дало нам точку опоры для мысли о бессмертии. Для того чтобы представить себе, что наша душа где-то летала и встречалась с душами умерших, надобно предварительно иметь уже понятие о том, что душа составляет нечто отдельное от тела и может его покидать. Получивши каким бы то ни было образом это понятие, мы можем уже приложить его к сновидениям и толковать их таким способом; но тогда сновидения нам вовсе не нужны для вывода мысли о бессмертии: она дается и без них.

Откуда же проистекает у первобытных народов это понятие о душе, отдельной от тела? Из того самого источника, откуда оно берется во все времена - из человеческого самосознания. Объяснение мысли о бессмертии ложным толкованием сновидений возможно только в приложении к тому младенческому состоянию, когда человек будто бы еще не догадался, что сон есть сон, а не действительность. Но как скоро, при большей зрелости мысли, он убеждается, что сны суть нс что иное, как смутные представления, возникающие в душе в периоды покоя, так это объяснение отпадает и нужно прибегнуть к другому. Последователи этой теории предполагают, что человек сохраняет понятие, отвергнув то, что дало ему бытие; то есть к одной натяжке прибавляется другая, столь же невероятная. Истинно научное объяснение должно сводить одно и то же явление к одному и тому же источнику. Если в позднейшие времена понятие о душе, отдельной от тела, является плодом человеческого самосознания, то мы должны то же самое предположить и о первобытном состоянии, с тем различием, что здесь самосознание является еще в форме темного чувства, которое только впоследствии, с высшим развитием разума, доходит до ясных понятий. Человек всегда и везде сознает себя субъектом; он всегда и везде чувствует в себе единое начало, управляющее разнообразными движениями тела, начало, которое идет далеко за пределы телесных ощущений, ибо оно представляет себе предметы отдаленные, вспоминает давно прошедшие события и проникает взором в будущее. В видимой, материальной оболочке он внутренно чувствует живущее в ней невидимое. Не извращенный софизмами разум не может допустить, что внутреннее я, которое управляет движениями членов, есть не что иное, как свойство или принадлежность этих членов. И когда тело лишается этого оживляющего его начала, первобытному человеку не приходит в голову, что оно превратилось в ничто, ибо это противоречит законам его разума: он думает только, что невидимое отделилось от видимого и отлетело в неизвестную область. А так как со смертью прекращается невидимое глазу дыхание, то он дыхание считает явлением этого невидимого начала. Вследствие этого, не разделяя еще явления от являющегося, он самое это начало называет духом или душою. Когда человек умирает, дикие представляют себе, что душа в виде дыхания отлетает от тела, которое остается безжизненным и предается тлению. Отсюда и понятия о продолжении души после смерти. Душа остается в виде легкой тени, которая носит еще образ умершего, но лдшена всяких телесных элементов. Отсюда, наконец, естественно представляющаяся мысль, что душа умершего может явиться человеку во сне, когда закрыты телесные очи и открыты только взоры душевные. Эта мысль составляет последствие всего предыдущего, но никак не может быть причиною означенных представлений.

Таковы понятия первобытного человека о бессмертии души. Все здесь тесно связано одно с другим и вытекает из одного начала, из смутного самосознания прирожденного человеку разума. Но человек не останавливается на этой ступени. Разум, развиваясь, требует проверки тех представлений, которые возникли в нем вследствие темного инстинкта. Являются философские доказательства бессмертия души. Не довольствуясь смутными верованиями, философия старается утвердить это убеждение на твердом основании логических выводов. Эти-то доказательства мы должны разобрать.

Первое основано на понятии о душе как простой сущности или субстанции, не подлежащей разрушению. Уже Платон в своем "Федоне” доказывал, что разлагается только сложное; простое же существо вечно остается одним и тем же. Тот же самый довод Лейбниц прилагал к своим монадам: как простая, единичная сущность, монада подлежит только сверхъестественному творению или разрушению, но сама по себе она уничтожиться не может.

Вопрос состоит здесь в том: точно ли душа есть простая сущность? Это понятие дается нам самосознанием. Обращаясь на себя, человек непосредственно сознает себя нераздельною единицею, заключающею в себе бесконечное разнообразие представлений, не как самостоятельные, вне друг друга пребывающие части, а как идеальные моменты, изменяющиеся во времени и все принадлежащие к единому существу. Такое представление о самом себе нс подлежит сомнению; это - факт, в котором постоянно удостоверяет нас внутренний опыт. Но следует ли из этого что-нибудь относительно реальной сущности души? Кант это отрицал; он утверждал, что из мыслимого представления о субъекте никак нельзя вывести реального понятия о субстанции, ибо в мысли не заключается бытие. Этот вывод он называл паралогизмом чистого разума, который свои собственные определения принимает за действительные свойства вещей. Но, говоря о доказательствах бытия Божьего, мы видели уже, что господствующий у Канта разрыв между мыслью и бытием объясняется особенностью его точки зрения. Мы убедились, напротив, что логические определения соответствуют самой сущности вещей, составляя умственную форму, в которой выражаются реальные начала. Если мы материю можем назвать субстанциею, то мы в еще большей степени должны присвоить это название субъекту. Под именем субстанции мы разумеем единое, лежащее в основании различий и постоянно сохраняющееся при их изменении. Этими признаками единства и постоянства исчерпывается понятие о субстанции; но именно они всего более прилагаются к субъекту, который все свои представления и чувства признает своими, относя их к себе, как единой сущности, и непрерывно сохраняя это самосознание при смене представлений. Когда мы материю признаем субстанциею, мы только предполагаем нечто единое, недоступное чувствам, но лежащее в основании различий; это не более как умозаключение, которое делается на основании законов разума. В самосознании же субъекта мы имеем непосредственное сознание этого единства; тут субстанция сама становится для нас явлением. Нет нужды, что все это совершается в области мысли; в понятии о субстанции не заключается ничего, что бы ограничивало приложение его единственно к материальному миру. Оно точно так же приложимо и к духовной области. Если понятие о материальной субстанции доступнее внешнему представлению, то понятие о духовной субстанции ближе к внутреннему самосознанию. В сущности же в обоих случаях понятие остается одно и то же.

Вследствие этого все философии, за исключением скептицизма и материализма, признают душу субстанциею. Скептицизм остается при сомнении, объявляя эти вопросы недоступными человеческому разуму; материализм же, отправляясь от частных начал, прямо признает душу сочетанием материальных частиц, или, в более утонченной форме, согласным действием материальных частиц.

Материалистическое воззрение очень старо. Как мы уже видели выше, материализм составляет одну из точек зрения, на которые необходимо становится разум, когда он начинает философствовать о вещах. Но в новейшее время он старается найти более твердую точку опоры в тех физиологических фактах, которые доказывают зависимость душевных явлений от телесных. Известно, что перерез нерва делает член бесчувственным или неспособным к движению, что поражение мозга лишает человека, всецело или отчасти, сознания. Отсюда выводят, что чувство и сознание составляют такие же отправления нервной и мозговой системы, как пищеварение составляет отправление желудка и дыхание - отправление легких.

Вся сила этого довода заключается в его логической связи с посылками. Опыт показывает нам только зависимость душевных явлений от телесных, но какого рода эта зависимость, мы из опыта не узнаем. Должны ли мы понять ее как отношение субстанции к деятельности или как отношение причины к следствию, или, наконец, как взаимнодействие двух разных элементов? Доказать то или другое составляет задачу логической операции, которая, отправляясь от опытных данных, должна сделать из них необходимые выводы. Что же можем мы заключить из известных нам фактов? Мы не можем сомневаться в том, что существует зависимость души от тела: как скоро телесный орган поражен, так уничтожается или изменяется душевное явление. Из этого мы вправе заключить, что известное состояние телесного органа составляет необходимое условие для произведения душевного явления. Но есть ли это единственное условие? На основании физиологических опытов мы не вправе этого сказать. Когда мы наблюдаем известное явление, которое происходит вследствие взаимодействия двух факторов, например водородное огниво, где огонь производится действием водородного газа на кусок губчатой платины, мы несомненно знаем, что без платины не будет огня, но из этого отнюдь не следует, что платина составляет единственную причину огня, а водород тут ни при чем. Предположим, что наблюдатель не знает, что содержится в банке; он видит одну платину, но не видит выходящего газа, и если он платину удалит, огонь прекращается, как же скоро он опять поставит ее на место, огонь снова появляется. Вправе ли он заключить из этого, что огонь происходит единственно от платины, и ни от чего другого? Очевидно, нет. А между тем именно в такие условия поставлен физиолог относительно душевных явлений. Он может производить свои наблюдения только над одним из факторов; другой же от него ускользает. Чтобы наблюдать последний, нужны другие приемы и другие инструменты. Явления сознания тоже подлежат опыту, только не внешнему, а внутреннему, и это составляет для нас единственный источник, из которого мы можем черпать свои сведения о том, что происходит в душе. Внешние признаки душевных явлений становятся для нас понятными только в силу внутреннего опыта. Самый внешний опыт составляет плод нашего внутреннего сознания, которое является первоначальным источником всякого знания. Внутренний же опыт показывает нам известную зависимость душевных явлений от телесных, но вместе с тем он непосредственно даст нам сознание субъекта как самостоятельного источника мыслей и действий. Мы внутренним опытом сознаем свою мысль как плод известной логической операции и свое действие как плод своего решения, а отнюдь не как результаты известного мозгового процесса. Мы сознаем в себе духовную силу, которая может воздействовать на телесные движения и даже управлять ими. Для внутреннего нашего взора тело представляется только органом, через посредство которого действует невидимая душа.

Есть ли это обман? Нет ли тут неизбежного самообольщения, проистекающего из того, что мы сознаем свою деятельность, но не сознаем того, что в нас действует? Это я, которое мы считаем источником действий, само может быть только результатом деятельности скрытых от нас сил. Внешний опыт удостоверяет нас, что известное состояние мозга составляет необходимое условие сознания, о чем внутренний опыт не говорит нам ничего; следовательно, мы не имеем никакого основания отрицать, что все наше сознание не что иное, как деятельность этого самого мозга, которого центральное положение объясняет и воздействие его на другие телесные элементы. Зачем же нам принимать две причины, когда достаточно одной?

Очевидно, что весь вопрос сводится к тому, есть ли возможность свести оба фактора на один? Для этого существует только один способ: надобно действия одного фактора объяснить законами другого. Этот способ признается во всех опытных науках. Когда мы движение небесных светил выводим из законов притяжения, мы вправе это сделать, потому что все астрономические явления объясняются этими законами. На том же основании мы подводим под эти законы и падение тел. Но мы не подводим под них химические соединения, потому что химические явления не объясняются законами тяготения. Тут мы по необходимости должны принять самостоятельную силу или самостоятельное свойство материи.

Есть ли возможность объяснить душевные явления действием телесных сил? Материалисты с глубокой древности до настоящего времени пытались это сделать, но все попытки этого рода всегда обнаруживали такие очевидные натяжки, такие вопиющие противоречия, такую бедность мысли, такое насилие опыту, что тут сама собою, для всякого мыслящего человека, раскрывалась полная несостоятельность этой системы.

Все наши понятия о действиях материи сводятся к внешнему движению. Материальные частицы могут соединяться и разделяться; сочетания их могут принимать ту или другую форму, хотя большею частью по неизвестным нам законам. В устроенном тем или другим способом теле может опять происходить процесс соединения и разделения частиц, и этот процесс мы можем называть жизнью. Но далее этого наши объяснения не идут. Каким образом из соединения и разделения частиц может произойти чувство , этого мы никоим образом не в состоянии постигнуть. Чувство есть отражение известного движения в единичном существе, которое признает это движение своим и относит его к себе. С появлением чувства мы переносимся в совершенно иной мир, который вполне понятен нашему внутреннему опыту, но совершенно необъясним для внешнего, имеющего дело с одним материальным миром. Это признают все добросовестные естествоиспытатели. Те же, которые более дорожат предвзятою мыслью, нежели интересом истины, смело перепрыгивают через эту пропасть и пускаются в дальнейший путь, оставляя опыт позади себя и еще менее заботясь о логике.

Однако и на этом пути их на каждом шагу ожидают преграды. Образ споль же мало объясняется отношением материальных частиц, как и чувство. По способу происхождения он как будто поддается такому объяснению. Внешнее впечатление дает ему материальную основу. Но внешнее впечатление исчезает, а образ остается и воспроизводится внутренним действием души. Это воспроизведете объясняют иногда отпечатками или следами, остающимися от внешнего впечатления. Но все это не более как метафорические выражения, посредством которых стараются устранить затруднение. Не говоря о том, что подобных следов никто никогда не мог указать в действительности, они немыслимы даже как простая гипотеза, ибо следы, отпечатлевающиеся на одном и том же органе, должны, по законам материи, изглаживать друг друга, а здесь они сохраняются в целости. Давно забытый образ воспроизводится иногда с такою живостью, что при затмении рассудка он принимается даже за настоящий предмет. Немыслимо и сведение воспроизведенного образа к внутреннему движению, которое будто бы остается, когда прекратился внешний толчок; ибо один образ сменяется другим и может целые годы оставаться забытым, движение же, раз прекратившееся, не возобновляется само собою: для этого 1гужно новое впечатление. Наконец, сюда неприложимо и понятие о силе, которая остается в скрытом состоянии, пока она снова не вызывается к действию. Если понимать скрытую силу как внутреннее движение, то это сводится к предыдущей гипотезе; если же понимать ее только как способность к движению, то и в таком случае теория сохранения силы к образу неприложима, ибо внешнее впечатление с физиологической точки зрения, как возбуждение нервной системы, составляет трату, а не накопление силы; следовательно, чем сильнее и чаще впечатление, тем менее мы должны быть в состоянии его воспроизводить, а на деле выходит наоборот. Одним словом, какие бы мы ни принимали материальные начала, мы имеем тут явление, которое всем им противоречит. Воспроизведенный воображением образ есть нечто действительное, ибо он существует в душе, но он идет наперекор всем законам материального мира.

Заметим притом, что воспроизведенный образ понимается представляющим лицом не только как присущий его душе, но и как относящийся к прошедшему. Воспроизведение его связано с представлением времени. Это опять нечто совершенно выходящее из пределов материального бытия. Все материальные движения происходят в настоящем, которое одно имеет внешнюю реальность. Прошедшее же и будущее суть идеальные представления, существующие только в душе. В противоположность пространственным определениям материи, разум живет во времени, связывая одно несуществующее с другим, отжившее с тем, что еще не возникло. Разум имеет, можно сказать, совершенно другое протяжение, нежели материя. Поэтому все попытки вывести представление о времени из внешних впечатлений радикально несостоятельны. Они неизбежно впадают в логический круг. Обыкновенно выводят это представление из движения. Но движение, в каждый данный момент, дает нам только известное состояние тела. Для того чтобы это состояние было понято как изменение предыдущего, необходимо, чтобы сохранился или воспроизведен был образ этого несуществукн щего уже состояния; необходимо далее, чтобы этот образ был сопоставлен с новым впечатлением, и притом так, чтобы оба были поняты не как отличные только друг от друга, а как следующие друг за другом, один как настоящий, а другой как уже прошедший; то есть необходимо, чтобы в душе существовало уже представление времени, без которого немыслимо и представление движения. Из этого видно, что форму времени, так же как и форму пространства, мы должны признать прирожденною душе; а так как она нс дается нам материальным миром, то мы, по законам логики, принуждены признать душу за самостоятельный элемент.

То же самое следует сказать и о происхождении отвлеченных понятий. В исследовании этого предмета новейшие материалисты не могут уже ссылаться на опыт, ибо тут требуется не внешний опыт, а логический анализ, которого приемы им совершенно чужды. Поэтому обыкновенно они пробавляются давно опровергнутыми теориями Локка и Кондильяка. Но мы видели уже всю несостоятельность этих попыток. Разум, как доказано в предыдущих главах, должен быть признан самостоятельным источником понятий, идущих далеко за пределы материальных впечатлений. В понятии, еще более нежели в представлении, исчезает всякая материальная подкладка. Тут нет даже образа, напоминающего внешнее впечатление. Единство, причину, субстанцию нельзя изобразить, как можно изобразить, например, представляемый камень или дерево. Материальным выражением понятий является слово; но слово есть не более как знак, под которым скрывается смысл, а этот смысл не имеет в себе ничего материального. Защитники опытного происхождения понятий обыкновенно видят в них только смутные представления, в которых отпали все живые признаки и осталось только неясное впечатление чего-то. Между тем понятия не только имеют ясный и точный смысл, но главная их задача заключается в том, чтобы внести ясность и связь в наши представления. Насколько мы можем судить о животных, они не имеют понятий, ибо лишены слова. Их мышление совершается путем одних представлений; но именно поэтому оно стоит так неизмеримо низко в сравнении с мышлением человека. Если бы понятия были только смутные представления, то выходило бы наоборот. Животные имели бы перед нами огромное преимущество ясного мышления перед смутным.

Наконец, в области мысли величайшим камнем преткновения для материалистов является самосознание. Когда им говорят, что субъект самого себя противополагает самому себе и таким образом является единым и двойственным вместе, они отвечают, что это - нелепость. И точно, это - нелепость с точки зрения физических законов. Никакое движение материальных частиц не в состоянии произвести ничего подобного. А между тем эта нелепость есть факт, и факт, который лежит в основании всех душевных явлений. По выражению Фихте, возвратная форма составляет основной закон разума. Но эта форма совершенно чужда материальному миру.

Не менее значительные преграды встречают материалисты и в объяснении воли. В новейшее время опытным материалом для этих выводов служат наблюдения над рефлексами или бессознательными движениями, происходящими от внешних впечатлений. Из рефлексов хотят вывести все явления воли; но и тут на первых же шагах оказываются такие противоречия, которые уничтожают эту теорию в самом основании.

Рефлекс понимается физиологами как единое действие, которого начало составляет внешнее возбуждение, середину - отражение этого возбуждения в центральном нервном или мозговом узле, а конец - обратное движение от центра к окружности. Дальнейшие же видоизменения этого основного типа зависят от устройства центрального аппарата, который, играя роль регулятора, может или усиливать или задерживать сообщенное ему движение. К этому сводятся все явления мысли и воли .

Такова теория. Ясно, однако, что рефлекс заключает в себе не одно действие, а два, ибо обратное движение является как противодействие внешнему впечатлению. Это очевидно в тех случаях, когда бессознательный рефлекс направлен именно к тому, чтобы устранить или избегнуть то, что производит возбуждение. По законам логики невозможно противодействие назвать концом действия, ибо одно есть отрицание другого. Всего менее это понятие приложимо к явлениям воли, где возбуждение может быть чисто идеальное, например, оскорбительное слово, безнравственный поступок, даже просто опущение, а реакция может быть совершенно материального свойства. Представим себе, например, что во времена крепостного права хозяин дал слуге приказание, а слуга, вместо того чтобы исполнить приказание, заснул, хозяин же, увидавши его спящим, разгневался и его ударил. Сообразно с изложенною теориею мы должны признать удар действием сна нерадивого слуги. Если же мы скажем, нс сон, а неисполнение приказания было причиною рефлекса, то физический удар будет последствием чистого отрицания, отсутствия известного действия. И то и другое ведет к нелепости.

Очевидно, следовательно, что мы имеем тут два действия, которые исходят от двух противоположных источников, а потому имеют противоположные направления. Одно идет от окружности к центру, другое от центра к окружности. Что последнее не составляет только продолжения первого, ясно из самого определения рефлекса, которое дается физиологами и которое принадлежит этому явлению даже в простейшей его форме. Рефлекс, говорят физиологи, есть целесообразное действие. Но откуда же берется у него целесообразность, которою определяется самое его направление? Ее нет в первоначальном возбуждении, которое может быть чисто случайным или может даже иметь цель, прямо противоположную той, которою направляется рефлекс. Очевидно, что человек, который ударяет другого, делает это не с целью получить удар в свою очередь. Следовательно, цель рефлекса полагается центральным элементом, который не только регулирует сообщенное ему движение, но становится источником самостоятельного движения, отрицающего первое. Цель же предполагает сознающий ее разум, ибо цель есть не что иное, как представление несуществующего еще последствия действия. В чисто механических отношениях нет целесообразности, вследствие чего, как мы уже видели, телеологические объяснения отвергаются механическим воззрением на природу. В рефлексе, на первоначальных его ступенях, цель может полагаться и бессознательно. Обезглавленная лягушка делает движение с целью устранить нарушающие организм возбуждения. Точно так же и машина может действовать целесообразно. Но это доказывает только, что машина устроена разумом в виду цели. В организме, в отличие от машины, цель полагается не внешняя, а внутренняя. Целесообразные движения обезглавленного животного все производятся ввиду самосохранения. Но при сложности животного организма, при тех разнообразных задачах, которые ему предстоят, эта цель только в весьма ограниченных пределах может быть исполнена бессознательными действиями. Тут необходимо присутствие разума, выбирающего средства и направляющего движения. Вследствие этого центральный аппарат в животном организме становится носителем разумного начала. Низшая целесообразность бессознательного рефлекса является только орудием высшей целесообразности разумного сознания, приготовительною ступенью для действий последнего. И тут, как и во всяком развитии, низшая ступень объясняется высшею, а не наоборот.

Таким образом, теория рефлексов, при точном анализе заключающихся в них явлений, сама приводит нас к признанию разумного начала как самостоятельного источника движений. Всякое внешнее возбуждение, как ясно из самого слова, вызывает воздействие со стороны владычествующего в организме элемента, который не подчиняется только внешнему толчку, но, будучи вызван к действию, сам полагает цели, выбирает средства и направляет движения. Это не посредник, не регулятор сообщенных ему извне движений, а хозяин, которому принадлежит инициатива. Поэтому он может полагать себе цели даже помимо всякого внешнего возбуждения - явление, необъяснимое с точки зрения теории рефлексов. И эти цели могут идти далеко за пределы не только данного действия, но и самого существования организма. Человек полагает себе целью будущее благо человечества, познание абсолютного, загробную жизнь, соединение с Богом. Центральный аппарат, который мы приняли было за механический регулятор, при ближайшем рассмотрении оказывается носителем бесконечного начала, а нервы, посредством которых он воспринимает и сообщает движения, являются только его орудиями для взаимодействия с внешним миром. Мы имеем тут не машину, передающую материальные движения, а самобытное начало, управляющее материею во имя целей чисто духовных.

Все эти неодолимые затруднения, которые встречаются на пути материализма, и те нескончаемые противоречия и натяжки, к которым он принужден прибегать для их устранения, заставляют самих физиологов, сколько-нибудь основательно занимающихся психологиею, отвергнуть материализм как неспособный объяснить явления. Материализм, говорит Вундт, ’’находится в выгодном положении, пока он, указывая на зависимость представлений и мышления от физиологических условий, ратует против обыкновенного дуализма. Но сам он никогда не мог дать какого-либо объяснения психологических явлений, и надежда, что это когда-нибудь может ему удаться, исчезает вследствие противоречия его с самыми твердыми основаниями критики познания. Факты сознания составляют основу всего нашего познания. Внешний опыт есть поэтому только особенная область внутреннего опыта, и если он необходимо ведет к признанию объективного бытия, то форма, в которой мы воспринимаем это бытие, существенно обусловливается свойствами сознания. Чувство есть субъективная форма, в которой мы воздействуем на внешнее впечатление; пространство и время основаны на субъективных законах синтеза представлений; наконец, понятия о причинности и субстанции, в которых мы везде нуждаемся для объяснения природы, имеют психологическое происхождение” .

На этом основании Вундт склоняется к тому, что он называет идеальным реализмом; но когда мы начинаем разбирать, что такое этот идеальный реализм, мы, к удивлению, видим, что это тот же, только не понимающий себя и скрывающийся под неясными представлениями материализм. Держась чисто опытного пути, Вундт, так же как материалисты, хочет вывести общее из частного, а потому он видит в душе не простую сущность, а связь или сцепление (Zusammenhang) простых сущностей, и притом тех самых, которые образуют тело. Душа, по его определению, есть внутреннее бытие того единства или той связи, которая внешним образом представляется нам в виде тела . Что же это, как не материализм? Понимание единого только как сцепления многого, есть чисто материалистическая точка зрения, и когда это многое есть то самое, из которого образуется тело, то в чем же состоит отличие от материализма? В подкрепление своего взгляда Вундт не приводит, конечно, никаких фактических данных, ибо опыт не показывает нам, что такое душа: простая ли сущность или сцепление простых сущностей? Вывод делается на основании логики, но такой логики, которая сама себе противоречит, ибо она признает в заключении то, что отвергается ею в посылке. Понятие о душе как о согласии или гармонии телесных элементов разбирается уже Платоном в его ’’Федоне”. Об этом мнении одно из разговаривающих лиц говорит: ’’Оно пришло мне в голову без доказательства, в силу какого-то подобия и сообразности, откуда его берут и многие другие люди; но я знаю, что речи, которые ведут свои доказательства подобиями, не что иное, как хвастуны, и кто их не остерегается, того они легко обманывают”.

Платон приводит против этого воззрения прежде всего свою теорию познания. Присутствие в душе идей, которые служат мерилом всякого опыта и с которыми, однако, никакое опытное знание не бывает вполне сообразно, доказывает, что душа составляет самостоятельный их источник, независимо от тела. Платон называет это познание воспоминанием и видит в нем доказательство существования души прежде ее связи с телом. Уподобление умозрения воспоминанию, конечно, не может быть принято, а потому и сделанный из него вывод слишком поспешен. Но в существе своем этот довод остается непоколебимым. Умозрительное знание неопровержимым образом доказывает, что душа составляет самостоятельный источник познания, а потому она не может считаться просто согласием телесных частей, ибо в последнем случае в ней было бы только то, что дается телесными впечатлениями. Когда же мы сообразим, что путем умозрения мы получаем понятие об абсолютном, то для нас становится ясным, что отношения каких бы то ни было материальных частиц не в состоянии произвести ничего подобного.

К тому же самому приводит нас и другое возражение Платона против означенного мнения. Если бы душа была только согласием телесных элементов, она неизбежно подчинялась бы всем телесным влечениям: в ней не могло бы быть ничего, что бы им противоречило; она не могла бы ни противодействовать им, ни еще менее ими управлять. Между тем все это существует на деле. Следовательно, мы должны признать душу за самостоятельный источник воли, так же как мы признали ее за самостоятельный источник познания. Но источником действия может быть только самобытная сущность, а никак не отношение, которое представляет лишь то, что заключается в относящихся друг к другу элементах. Тут опять мнимый опыт оказывается только плохою логикою.

Наконец, то же самое доказывается самосознанием субъекта. Наше я не есть только продукт сознания. Если бы оно было только продуктом, оно никогда бы не могло представляться нам источником того самого сознания, от которого оно происходит. Оно казалось бы нам не более как пустым местом, в котором сталкиваются отдельные представления. Таковым именно оно и является в системе Гсрбарта. Но в действительности наше сознание вовсе нс таково; свое я мы сознаем как источник мыслей и действий. Это объясняется единственно тем, что тут конец совпадает с началом. Сознание, как возвратное действие, исходит от себя и снова возвращается к себе. В этом возвратном действии я является концом, но таким концом, который вместе с тем есть и начало. Совершивши кругооборот, разум сознает себя как начало и конец всех своих определений, и все эти определения он признает своими. Поэтому он и не может смотреть на себя иначе как на единое начало, производящее из себя различия и сохраняющееся тождественным с собою во всех этих различиях; то есть он, по собственным своим законам, должен видеть в себе не согласие, не связь, а субстанцию. Вся аргументация Вундта основана на ложном толковании понятия о единстве. Он понимает единство или в виде простой, безразличной единицы, или в виде сцепления простых единиц. Отвергая первое, он неизбежно склоняется ко второму. Но истинное понятие о единстве не только* не исчерпывается этими определениями, но даже вовсе ими не затрагивается. Простая, безразличная сущность немыслима, ибо немыслимо единство без различий; сцепление же простых сущностей вовсе не есть единство, ибо тут нет связующего начала: это - внешнее соединение, а не внутренняя связь. Истинное единство есть источник и носитель различий. Таковым оно является в понятии о субстанции, и таковым же оно является и в самосознании субъекта.

Итак, мы, согласно со всеми логическими законами и со всеми данными опыта, должны признать душу за субстанцию. Но какая это субстанция? и каково ее отношение к телу? На эти вопросы могут быть разные ответы.

Натурализм, в лице величайшего из своих представителей, Спинозы, утверждает, что это та же самая субстанция, которая является и в виде тела, только под другим атрибутом. По системе Спинозы, субстанция, под которою он разумеет бытие самосущее, может быть только одна. Ее мы называем Богом. Все остальное не более как явления или видоизменения Божества. Бог же может иметь различные атрибуты, из которых нам известны два: мысль и протяжение. Оба выражают собою одну и ту же сущность, но с разных сторон. Так мы должны понять Бога, и таковым является и человек. В силу этой теории, человеческое тело и человеческий разум составляют две стороны одного и того же естества. Отсюда Спиноза выводит, что истинный объект человеческой мысли есть человеческое тело и ничто другое. Все, что происходит в теле, становится предметом мысли. О внешних же предметах разум получает понятие единственно на столько, на сколько они действуют на тело. Основная логическая аксиома гласит, что познание следствий заключает в себе познание причин, их производящих. Поэтому в нас необходимо рождаются представления внешних предметов как причин, производящих известные впечатления на наше тело. Но это познание - неполное и неясное, ибо внешние предметы действуют на нас только незначительною частью своего существа. Полное и ясное познание мы можем иметь единственно о том, что обще внешним предметам и нашему телу. А так как наиболее общее есть верховное начало всего сущего, Бог, который составляет основу всякого бытия, то наиболее совершенное понятие разум имеет о Боге. Это понятие содержится в представлении каждого отдельного предмета, и им объясняется все остальное. Восходя к нему, разум созерцает все предметы под видом вечности (sub specie aetemitatis) .

Таково учение Спинозы. Нетрудно видеть, что недостаточная точка исхода привела его к выводам, которые никоим образом не могут быть оправданы. С одной стороны, невозможно утверждать, что все происходящее в теле тем самым становится предметом мысли. Кровообращение, пищеварение и т. п. совершаются в нас без всякого участия сознания. С другой стороны, если бы все наше познание внешних предметов ограничивалось телесными ощущениями, то мы никогда не могли бы иметь представление об этих предметах как вне нас сущих. Логическая аксиома, в силу которой познание следствий заключает в себе познание причин, относится единственно к разуму, а никак не к телу; последнее не выходит за пределы частных ощущений. Еще менее может телесное ощущение вести к понятию о Боге как верховной причине всего сущего. Начала, общие нашему телу и тем телам, с которыми оно приходит в соприкосновение, не идут далее этого взаимнодействия, а потому необходимо заключаются в весьма тесных границах. Отсюда до понятия о Боге как единой бесконечной сущности весьма далеко. Если в разуме существует это понятие, то оно прямо доказывает, что объем его шире телесных ощущений, а потому мы никак не можем признать его за другую форму той же самой субстанции. Следуя учению Спинозы, мы должны бы были сказать, что не только животное, но и камень имеет полное и ясное понятие о Боге, ибо и камень, по этой теории, мыслит свою сущность, и в этой мысли, как бы она ни была бедна, заключается понятие об общей всем вещам причине, то есть о Боге. Подобные выводы служат явным обличением ложной точки исхода. Анализ познания очевидно доказывает, что разум и телесные ощущения относятся друг к другу не как две стороны одного и того же явления, а как общее к частному. В частном явлении выражается общее начало, но это выражение остается частным. Им не исчерпывается пачало, которое простирается на бесчисленное множество других явлений. А так как существо человеческого разума, по собственному учению Спинозы, заключается именно в познании начал, то никак нельзя сказать, что это существо состоит в познании своего собственного тела и ничего другого. Следовательно, нет возможности видеть в этих двух определениях атрибуты одной и той же субстанции.

Но если общее начало шире того частного, в котором оно выражается, то не следует ли отсюда, что самое это частное не что иное, как явление общего? То, что мы называем телом, может быть, составляет только известное явление духовной субстанции, разума. Такова точка зрения чистого спиритуализма, высшее выражение которого представляет система Лейбница. В этом воззрении материя признается нс реальною субстанцией), а лишь известным способом расположения духовных сущностей, или монад. Существо же монад состоит единственно в способности представления, которое на низших ступенях является смутным, на высших же ступенях достигает ясности. Все тела, по этой системе, не что иное, как собрания смутно представляющих монад. В человеке это сочетание связывается владычествующею монадою, которую мы отличаем от других названием души, единственно потому что в ней сознание достигает ясности. Наконец, над всеми монадами господствует монада монад, то есть верховный Разум, или Бог. От него исходит мировой закон, связывающий все эти единицы. Представление как чисто внутреннее действие не может иметь никакого влияния на внешние предметы. Поэтому каждая монада является замкнутою в себе. Она, со своей точки зрения, представляет в себе всю вселенную, но не сообщается с нею. Согласие же представлений одних монад с тем, что происходит в других, установляется верховным законом, которым заранее предопределена вся последовательность представлений в каждой монаде, и притом так, чтобы все эти представления согласовались друг с другом. Закон, связывающий монады, есть предустановленная гармония, исходящая от верховного Разума.

Очевидно, что и тут односторонняя точка зрения приводит нас к ложным выводам. С отрицанием материи как самостоятельной субстанции отрицается всякое телесное движение, а вместе и всякое взаимнодействис единичных сущностей. Они остаются замкнутыми в себе, а между тем должны отражать в себе весь мир, с которым не имеют никакого сообщения. Какой же смысл этого отражения? Притом если вся последовательность представлений в каждой монаде согласована с остальными посредством предустановленного, непреложного закона, то все эти представления должны заключать в себе полную истину. Тогда ложных представлений нет, и человек никогда не может ошибаться. В таком случае невозможны и столкновения между людьми, или же мы должны признать эти столкновения за какую-то непонятную комедию, разыгранную верховною монадою. Самое представление телесного мира, со всеми происходящими в нем движениями и переменами, мы должны признать за нелепость, ибо в действительности всего этого нет, и то, что нам кажется переменою в расположении предметов, в сущности не что иное, как перемена происходящих в нас и в других монадах представлений. Между тем не только опыт, которому мы можем не доверять, удостоверяет нас в действительном существовании телесных движений, но и чистый разум, который дает нам ясные понятия о вещах, в математике и механике выводит самые законы этих движений, законы, относящиеся к пространству и нисколько не похожие на логическую последовательность представлений. На основании математики мы вычисляем движения светил, и опыт убеждает нас, что наши вычисления верны. Что же это за странное самообольщение? И где тут гармония всего сущего?

Если же, не отступая от начал спиритуалистической атомистики, мы признаем действительное взаимнодействие между монадами, как это делает, например, Гербарт, то мы вовлечемся в безвыходные противоречия. Для того чтобы образовать материю, единицы должны оставаться вне друг друга, ибо основное свойство материи есть протяжение. Напротив, для того чтобы произвести представления, единицы должны проникать друг друга, ибо -представление есть внутреннее воспринятие внешнего действия. Согласить эти два требования можно только допустивши, вместе с Гербартом, возможность частного проникновения единиц; но тогда мы в самых монадах должны будем признать лежащие вне друг друга части, следовательно, протяжение, и тогда они будут, с точки зрения спиритуалистов, не духовными, а материальными. Как скоро мы протяжение считаем исключительным свойством материи, так мы должны сказать, что только материальные частицы могут составить то, что мы называем телом, то есть нечто, наполняющее пространство, ибо наполнять пространство может единственно то, что имеет протяжение. Если же протяжение составляет основное свойство материи, то это свойство должно принадлежать и малейшей ее частице. Из непротяженного никогда не образуется протяжение, так же как из геометрических точек никогда не составится пространство. Если из двух сопоставленных единиц ни та ни другая не занимает пространства, то очевидно, что и обе вместе его не займут. Для того чтобы они стояли рядом, необходимо, чтобы каждая имела свое особое место, то есть чтобы она занимала уже известное пространство, а это невозможно, если она не имеет протяжения. Необходимо также, чтобы между ними была общая им граница, в которой занимаемые ими части пространства совпадают. Но если единицы не имеют протяжения, то и занимаемые ими части пространства не будут простираться вне границы; следовательно, они совпадут не только в границе, но и вообще. Вследствие этого мы не можем представить себе двух стоящих рядом геометрических точек: они непременно сольются. Отсюда необходимое представление, что каждая действительная точка содержит в себе бесконечное множество геометрических точек.

Эти противоречия нс устраняются, если мы, вместе с Лотце, припишем не имеющим протяжения единицам известную пространственную сферу деятельности. В этой теории пространственная сфера деятельности наполняется силою, и кроме силы, за отсутствием материи, тут не предполагается ничего; сила же, если она наполняет пространство, является протяженною, следовательно, с этой точки зрения, материальною, а не духовною. Мы ничего не выигрываем от того, что мы протяженную субстанцию назовем не матернею, а силою, ибо дело не в названии, а в свойствах субстанции. Если же мы представим себе силу как не заключающую в себе никакого материального элемента, а чисто как идеальную деятельность, исходящую из непротяженного центра, а таково именно понятие Лотце, то перед нами возникает целый ряд неразрешимых вопросов. Прежде всего как может нечто, находящееся только в центре, действовать и на окружности, то есть как может предмет действовать там, где его нет? Далее, каким образом может непротяженное, то есть нс занимающее пространства, быть источником действия протяженного, то есть наполняющего пространство? И если эти пространственные сферы между центром и окружностью наполнены только идеальною деятельностью, то в силу чего они могут реально исключать друг друга? Отчего они нс проникаются взаимно? Наконец, как может чисто идеальная деятельность, которая в сущности не что иное, как представление, произвести физический толчок? Когда выставляется философская гипотеза, которая должна объяснить явления, то требуется, по крайней мере, чтобы все части этой гипотезы были связаны между собою, так чтобы наш ум мог получить какое-нибудь ясное представление. А именно этих условий мы здесь не находим. Вся теория Л отце основана на совершенно неопределенном понятии о действии, которое, с одной стороны, исходит из центра и распространяется к окружности, следовательно, признается материальным, а с другой стороны, является чисто идеальным представлением, не имеющим никакой материальной подкладки.

Все эти несообразности, которые влечет за собою спиритуалистическая атомистика, доказывают, что мы не можем понимать тела как явления чисто духовных сущностей. Это ясно уже из самого понятия о различии двух начал. Существо духовной субстанции, или разума, состоит в представлении, то есть в произведении образов; как же может образ производить какое-либо движение в пространстве? Для этого требуется другое, физическое начало, которое никак не может быть понято, только как явление силы духовной. Свести одно к другому логически нет возможности. А если таково наше необходимое заключение, то нам остается признать материю и разум за две различные субстанции с противоположными определениями. Это именно то, что требуется основным законом диалектики. И опыт и логика одинаково приводят нас к дуализму. Тот монизм, который многими выставляется как высший результат современной науки, не заключает в себе ничего, кроме односторонности мысли и скудости содержания. Полнота мысли и бытия дается нам только развитием противоположных определений, которые, образуя две крайности, исчерпывают собою все содержание сущего.

Невозможно, однако, остановиться на дуализме. Если бы не было ничего, кроме противоположностей, то существовало бы два мира, которые не имели бы между собою ничего общего, а потому не могли бы действовать друг на друга. Противоположности, в силу собственного, внутреннего закона, должны быть сведены к единству. В этом заключается истинное значение монизма. Если монизм, отрицающий дуализм, выражает только бедность мысли и бытия, то монизм, заключающий в себе дуализм, содержит в себе, напротив, все бесконечное разнообразие, проистекающее из сочетания обоих начал.

Известный уже нам диалектический закон разума показывает, что единство, к которому должны быть сведены противоположности, может быть двоякое: начальное и конечное, источник и цель. Но происхождение противоположностей из одного источника не объясняет их взаимнодействия, ибо они вышли из первоначальной слитности и сделались противоположными именно вследствие того, что они отрицают друг друга. С этой точки зрения взаимнодействие их может быть объяснено лишь постоянным действием самого источника. Это и есть то объяснение, которое дается натурализмом. Картезианцы, признавая разум субстанциею мыслящею, а тело субстанцией) протяженною, утверждали, что согласное их действие уста- новляется тем, что обе движутся и направляются единою верховною субстанциею, от которой они произошли, то есть Богом. Но через это исчезала самостоятельность противоположных начал. Всякое их явление представлялось действием Божества. Картезианское воззрение неизбежно должно было привести к пантеизму Спинозы, в котором противоположные определения являются уже не субстанциями, а свойствами или атрибутами единой божественной сущности.

Если противоположные определения имеют самостоятельное бытие, если они должны быть поняты не только как свойства, а как субстанции, то связующее их единство должно лежать не позади, а впереди них. Согласие противоположностей усыновляется единством конечным, тем началом, которое мы в собственном смысле называем духом, а в приложении к единичному существу - душою. Это точка зрения идеализма. Но идеализм сам впадает в односторонний монизм, когда он признает, что противоположные определения, разум и материя, полагаются самою душою и составляют только различные проявления единой, раздвояющейся в себе сущности. Противоположности не полагаются, а предполагаются конечным единством. Как материя, так и разум существуют и помимо души; но душа образует из них одно живое целое: через нее они могут действовать друг на друга. Противоположные миры не всем своим составом входят в этот процесс, ибо иначе они потеряли бы свою самостоятельность. Мы знаем из опыта, что существует огромная область материального бытия, которая не подлежит влиянию душевных сил и где господствуют одни механические законы. Только на высшей ступени, в органическом мире, начинает действовать душевное начало, которое, подчиняя себе материю, постепенно приготовляет ее к воспри- нятию бесконечного разума. То же самое мы должны предположить и о недоступном нашему телесному взору сверхъестественном мире с заключающимся в нем бесконечным множеством единичных сущностей, связанных верховным Разумом. В силу выведенного нами мирового закона надобно думать, что только некоторые части этого мира, подчиняясь духу, соединяются с материею и входят в состав человеческого естества.

Должны ли мы заключить из этого, что человеческий разум существовал уже прежде соединения его с телом? Известно, что таково было мнение Платона, который утверждал, что настоящее наше знание составляет только воспоминание познанного нами в прежней жизни, где мы созерцали идеи в их чистоте. Такой взгляд, конечно, не содержит в себе ничего, что бы противоречило естественным законам духа. Если, в силу требования логики, мы необходимо должны признать существование сверхъестественного мира бестелесных душ, то мы можем предположить, что и наши души, до соединения их с телом, находились в ином состоянии. По-видимому, это подтверждается и доводом Лейбница, который доказывал, что монада, как простая, нераздельная субстанция, не может сама собою ни начинаться, ни прекращаться; на это нужен акт всемогущества Божьего. Тем не менее эти доказательства не имеют убедительной силы. Мы можем согласиться с Лейбницем, что субстанция сама собою не возникает и не уничтожается. Скажем ли мы, что возникновение ее предполагает творческий акт или что единичная сущность выделяется из бесконечной субстанции верховного Разума, во всяком случае тут необходимо сознательное действие этого Разума, ибо все, что в нем совершается, может быть совершено не иначе, как сознательно. Но вопрос состоит в том: когда происходит этот акт - от начала мира или всякий раз, как он требуется мировым процессом, развитием духа? Против первого представляется весьма веское возражение. Если бы мнение Платона было справедливо, если бы действительно настоящее наше знание было только воспоминанием прежнего, то мы необходимо должны бы были сохранить и воспоминание о своем прежнем состоянии. Между тем на деле мы этого не видим. Человек не имеет ни малс йшего понятия о своем существовании до рождения; следовательно, мы не вправе предполагать такое существование. Природа разума состоит в сознании; а потому и продолжение жизни разумного существа определяется продолжением сознания. Если же сознание прерывается, то лежащая в основании субстанция может перейти в другую форму и начать новую жизнь, но это будет уже жизнь другого разумного существа, а не того же самого.

Во избежание этого затруднения Лейбниц, который, так же как Платон, признавал предшествующее настоящей жизни состояние монад, ссылался на то, что сознание может быть ясное или смутное. Если монада, достигши ясного сознания, не сохраняет воспоминания о прежнем своем состоянии, то это происходит, по его мнению, единственно оттого, что прежнее сознание было смутное. Но если ясное сознание начинается лишь с той поры, когда монада становится владычествующею в человеческом теле, то какая нужда предполагать предшествующие миллионы миллионов лет, в течение которых это сознание оставалось смутным? Подобное предположение объясняется с точки зрения Лейбница, который и в телесных частицах видел разумные монады со смутным сознанием. Как же скоро мы отвергаем этот взгляд, так и самая гипотеза становится излишнею. Если явление души предполагает уже предшествующий ей разум, то это не значит, что разум должен был существовать в индивидуальной форме. Разум относится к материи, как отвлеченно-общее начало к частному. Когда материя подчиняется духовному процессу, то рассеянные прежде частицы должны быть собраны и связаны высшим единством. Наоборот, при вступлении разума в духовный процесс необходимо, чтобы из общей, бесконечной его сущности выделился индивидуальный элемент, который, оставаясь носителем бесконечного начала, соединился бы, однако, с материею и вместе с нею образовал бы единичное существо. Такое выделение, как сказано, может быть только сознательным актом верховного Разума; но так как этот акт требуется мировым процессом, то мы необходимо должны его предположить.

Из всего этого следует, что мы в человеке должны признать не два, а три элемента: тело, разум и душу. Это различие сознавалось уже Платоном и Аристотелем; оно признается и апостолом Павлом, который в естестве человека различает тело, душу и дух (1 Солун. V, 23). То, что здесь именуется духом, мы, согласно с древнею терминологиею, называем разумом, понимая под этим словом не одну только рассуждающую способность человека, а совокупность определений, вытекающих из единого самосознания. В общежитии, а нередко и в науке, эти различные элементы сливаются под общим именем души; но для устранения недоразумений необходимо установить точное значение терминов. Итак, телом мы называем материальную сторону человека, разумом - сознательный в нем элемент, со всем богатством его содержания, наконец, душою то, что связывает оба первые и делает из них единое существо, физическое и духовное вместе.

Спрашивается, однако, не есть ли такое разделение излишнее осложнение и без того уже сложного существа? И не вдаемся ли мы здесь в такие умствования, которые теряют уже всякую точку опоры и нс в состоянии дать нам ни малейшего представления о предмете? О телах мы имеем представление через внешние чувства, о явлениях сознания через внутренний опыт; но какое представление можем мы иметь о чем-то среднем между тем и другим, изобретенном нами единственно с целью связать то, что иначе не связывается в нашем разумении?

На эти вопросы следует ответить прежде всего, что так как человек есть венец творения, то он естественно является сложным существом. А так как им завершается все остальное, го в нем должны соединиться все элементы вселенной. Поэтому с древнейших времен он называется микрокосмом, вселенною в малом виде. Если во всем мироздании противоположные элементы, разум и материя, связываются третьим началом, духом, то мы то же самое должны найти и в человеке. Представления об этом начале мы, конечно, не можем иметь, ибо мы представляем только явления; о началах же мы имеем не представления, а понятия. Так, мы представляем материальные явления, но самая материя как лежащее в основании этих явлений начало не представима: мы имеем о ней только понятие. То же самое относится и к душе. Мы имеем о ней не представление, а понятие, но понятие необходимое, ибо оно основано на законах и требованиях разума. Явления же, вытекающие из этого начала, весьма хорошо нам известны из опыта и мы можем их представить, точно так же как мы представляем действия нашего разума. Эти явления лежат посредине между самосознанием разума и телесным организмом, связывая то и другое. Разум, в сознании которого они отражаются, усваивает их себе и признает их своими, но сознает между тем, что они возникают помимо него и от него независимы.

Сюда принадлежит прежде всего начало всей душевной деятельности человека, ощущение, которое, с одной стороны, возбуждается телесными предметами, а с другой стороны, принадлежит к области самосознания. Здесь, на первой ступени, мы имеем уже душевное явление, представляющее связь тела и разума, связь, которая кажется нам совершенно непонятною, пока мы не допустим существования посредствующего элемента. В ощущении, однако, мы можем еще предположить скрытое от нас непосредственное взаимнодсйствие противоположных субстанций; но есть другое явление, в котором душевное начало становится самостоятельным, отличным от тела, а между тем противоположным разуму. Это явление есть влечение. Оно отлично от тела, ибо влечение есть выражение внутренней, душевной силы, деятельность которой возбуждается нс только телесным состоянием, но и чисто идеальными представлениями; а между тем оно не только не возникает из разума, но часто ему противоречит: разум с ним борется и не может его одолеть. К тому же разряду относится и другое явление, в котором выражаются уже не частные определения человеческого естества, а абсолютные начала, именно художественное творчество, которое не приобретается никаким сознательным действием и в отношении к которому разум играет только роль умеряющего и направляющего начала. Наконец, и в воле разум, даже когда он не поддается влекущему его чувству, сознает себя только Источником решения, оставаясь в совершенном неведении относительно того способа, которым это решение передается телесным органам. Нередко эта передача совершается даже вовсе не под управлением сознания. Когда мы, например, куда-нибудь идем, мы принимаем решение, но затем все дальнейшее шествие совершается бессознательно; идя, мы думаем о совершенно другом, а между тем члены наши двигаются с раз предположенною целью, как будто, решившись, мы передали исполнение другому деятелю, который без нашего ведома управляет движениями тела. Во всех этих явлениях мы видим присутствие начала, отличного от разума и материи, но связывающего то и другое, начала, которое проникается сознанием, но может действовать и бессознательно, которое подчиняется разуму, но нередко становится к нему в противоречие и даже владычествует над ним. В отличие от разума, существо которого состоит в сознании, основу души составляет бессознательный элемент, значение которого в новейшее время было особенно ярко выставлено Гартманом. А так как этот элемент призван соединить разум с материею, то он стремится подчинить себе то и другое, превращая тело в свое орудие и делая разум своим органом. Но это подчинение только частное: вне области душевных действий противоположные начала, материя и разум, сохраняют свои законы и образуют каждое свой самостоятельный мир, который не только простирается за пределы душевных явлений, но и воздействует на последние. Таковы определения, которые даются нам логикою и подтверждение которых нетрудно найти в опыте. Они должны составлять основание истинно научной психологии. Если же логика доказывает необходимость особого душевного начала, а явления показывают его действительность, то мы не имеем ни малейшего повода сомневаться в его существовании.

Из этих данных мы уже a priori можем заключить, что человек, будучи сложным существом, состоящим из разнообразных элементов, может и должен разлагаться. Повод к разложению подает материальный элемент его природы. Физический организм есть не более как частное явление; силы его ограничены. При взаимнодействии с окружающею природою эти силы истощаются; вследствие этого организм слабеет, а наконец он уже не в состоянии поддерживать свое существование. Смерть физической особи составляет естественный закон, известный нам из опыта и согласный с теоретическими выводами разума. Но материальная субстанция организма не исчезает с его разложением. Связанные прежде частицы разделяются и входят в новые соединения; но уничтожиться они не могут, ибо, по законам логики, никакая субстанция не уничтожается: меняется только ее форма.

Что же становится при этом с другими элементами, входящими в состав человека? Здесь опыт совершенно нас покидает; он не дает нам ни малейшего понятия о состоянии души и разума после смерти особи. Тем нс менее мы не остаемся в совершенном неведении на этот счет. Зная из согласных указаний умозрения и опыта природу этих элементов, мы можем сделать заключение о состоянии их после разложения того единичного существа, в котором они соединялись.

Если душа, начало жизни, составляет, как доказано выше, самостоятельную субстанцию, то и она не может уничтожаться. Изменяется только та форма, которую она принимала в человеческой особи. Она являлась здесь связующим началом противоположных элементов. С разложением элементов она не может уже служить им связью; она отрешается как от материи, так и от сознания. Следовательно, деятельность ее как индивидуальной сущности прекращается. Отсюда мы должны заключить, что душа, покидая тело, сливается с общею духовною субстанциею, разлитою в мире и составляющею сущность человечества. Если разложение тела дает опору материализму, то здесь находит себе приложение пантеистическое воззрение, которое видит в личной жизни только частное явление общей жизни, а потому признает последующее слияние единичной души с общим духом.

Совсем другое мы должны сказать о третьем элементе человека, о разуме. Здесь мы необходимо приходим к чисто спиритуалистическому понятию о личном бессмертии. Будучи самостоятельною субстанцией), разум, так же как и предыдущие элементы, не уничтожается. Как чисто единичная сущность, он не разлагается. Наконец, как носящий в себе в индивидуальной форме абсолютное начало, он составляет неистощимый источник определений, могущих простираться на бесконечное время. Вместе с тем, соединившись с телом, разум получил конкретное содержание, которое дает ему индивидуальный характер, а раз он усвоил себе это содержание, он должен сохранить его и по отделении от тела. С этим запасом, с приобретенными на земле мыслями, стремлениями, привязанностями, он переходит в новую жизнь, в которой он, нс связанный уже телесною ограниченностью, вступает в ближайшее соотношение с тем вечным, сверхчувственным и нравственным миром, которого он по природе своей состоит членом, и с тем верховным Разумом, от которого он получил свое бытие.

Таким образом, все три воззрения на продолжение души после смерти, материалистическое, пантеистическое и спиритуалистическое, находят себе оправдание. Каждое из них имеет точку опоры в известной стороне человека; но только сочетание всех трех воззрений раскрывает нам полную истину. Мы видим здесь приложение высказанной выше мысли, что все философские системы заключают в себе истину, но что они относятся к разным элементам.

Могут возразить, что и разум, так же как душа, получивши свое бытие от общей разумной субстанции, должен снова с нею слиться, ибо все, что имеет начало, имеет и конец: это - логическая аксиома, которая не знает исключений.

Это возражение основано на приложении к бесконечному того, что относится единственно к конечному. Частное явление непременно имеет начало и конец, ибо иначе оно перестало бы быть частным; но явление бесконечного, как бесконечного, вызванное мировым процессом, может никогда не прекратиться, ибо оно заключает в себе абсолютное начало, которое не исчерпывается никаким продолжением времени. Идеально даже абсолютные формы Божества, верховный Разум и Дух, имеют свое начало, ибо они происходят от первоначальной Силы, хотя это начало немыслимо во времени, так как Божество существует вне времени; но идеально же эти божественные лица не имеют конца, следовательно, означенная аксиома к ним не прилагается. То же самое можно сказать и о явлениях абсолютного в реальном мире, существующем во времени. Единичное существо, носящее в себе бесконечное начало, рождается во времени, но затем, по самой своей природе, оно должно продолжаться в вечность, ибо никакое частное содержание не исчерпывает его сущности.

Нельзя ли, однако, предположить, что единичный разум, совершивши свое дело на земле, с отделением от тела отрешается вместе с тем и от всякого индивидуализирующего элемента и остается только общею сущностью, которая, по этому самому, должна слиться с мировым Разумом? И на этом предположении остановиться нельзя, ибо оно противоречит самой природе человеческого сознания. Пережитое человеком составляет нераздельную часть духовного его естества, от чего зависит все дальнейшее его развитие: следовательно, оно не может исчезнуть. Как бы ни изменился человек, он не в состоянии уничтожить в себе прошедшее, ибо он живет не одним настоящим днем, а всею истекшею и будущею жизнью, которая всецело отражается в каждом моменте его существования. Самые происходящие в нем перемены являются плодом личной его жизни, следовательно, вытекают опять же из индивидуальной его сущности и в свою очередь определяют дальнейшее существование этой сущности. Когда человек, озаренный высшим светом и почувствовавший в себе бесконечное начало, отрешается от всех своих земных привязанностей и обращается к вечному источнику своей жизни, он в этом всецелом обновлении все-таки является единичным существом; оно составляет свободный акт собственной его воли и, как таковой, не может быть изглажено из его сознания. Это индивидуальное сознание, это личное я, составляет самую субстанцию человеческого разума; следовательно, пока субстанция сохраняется, должно сохраняться и оно. А субстанция, по естественным законам, не может уничтожиться. Как уже было сказано выше, на это нужен особенный акт всемогущества Божьего, но на этот раз уже не такой акт, который требуется мировым процессом, а, напротив, акт, нарушающий законы мирового процесса, то есть чудо. По естественному закону, разум, как субстанция, бессмертен; индивидуальное его существование может прекратиться только чудом.

Эта неразрывная связь присущего человеку бесконечного элемента с тем конечным содержанием, которое приобретается земною жизнью, одна дает смысл этому сочетанию. Без нее оно представлялось бы чисто случайным. Бесконечный разум соединяется с конечным телом не для каких-либо временных целей, которые могут быть исполнены и конечным началом, а для того, чтобы осуществить во внешнем мире тот вечный закон, которого сознание он носит в себе. Поэтому всякое совершенное им дело, положительно или отрицательно, со всеми истекающими из него последствиями, имеет вечное значение и составляет вечную его принадлежность. Только под этим условием человек может сознавать себя исполнителем абсолютного закона.

Мы приходим здесь к другому доказательству бессмертия души, к доказательству нравственному, которого мы коснулись уже в предыдущей главе. Исследование существа человеческой души привело нас к убеждению, что сознающий себя личный разум, заключая в себе бесконечное начало, не исчезает и не сливается с общею субстанцией), а сохраняется вечно в своей индивидуальной форме. Рассмотрение нравственного элемента человеческой жизни и управляющего ею закона подтверждает это убеждение. Если мы в нравственном законе должны видеть абсолютное предписание, если исполнение его составляет безусловную обязанность человека, то непременно требуется, чтобы человек находил в нем и личное свое удовлетворение. Иначе это предписание противоречило бы его природе, следовательно, не могло бы быть для него верховным законом. В отношении к разумному существу это требование тем необходимее, что в силу самого нравственного закона разумное существо должно всегда рассматриваться как цель, а не только как средство. Оно исполняет нравственный закон свободно, а не по принуждению, и это одно, что дает его действиям нравственный характер. Свободное же исполнение возможно только под условием, чтобы исполняющий мог найти в нем и личное удовлетворение. Наконец, если это предписание безусловно, то все остальное должно с ним сообразоваться. Нравственная жизнь не всегда дает счастие, но мы не можем не признать, что она одна делает человека достойным счастия. В этом состоит требование справедливости, составляющей существенную часть самого нравственного закона. Из абсолютного значения этого закона вытекает, как необходимое последствие, что добродетель должна быть награждена, а порок наказан. Если же мы не всегда видим это в настоящей жизни, то мы непременно должны предположить, что это исполнится в будущей. Иначе нравственный закон теряет для нас свой безусловный характер.

Против этого нельзя сказать, что добродетель сама себе служит наградою и что тот, кто ищет иного удовлетворения, тем самым является недостойным награды. Это возражение имело бы силу, если бы человек был чисто разумным сщест- вом, а не разумно-чувственным. Но природа его двойственная, и эта двойственность составляет самое существо его личности и необходимое условие ее существования. Человек не может не любить тот чувственный мир, в котором он живет, ибо он видит в нем поприще для осуществления вверенных ему духовных начал, и эта любовь одна дает ему силу осуществлять в нем эти начала. Иначе следовало бы не действовать, а удаляться от мира; земная жизнь не имела бы смысла. Если же деятельность человека приносит ему только страдания, может ли он удовлетвориться сознанием, что он исполняет высший закон? Может, если он сознает, что страдание только временное, а удовлетворение будет вечное; нет, если за пределами страдания он не видит ничего другого. Ибо в таком случае зачем он обречен на страдание? Зачем ему дана личная сторона, которая должна оставаться неудовлетворенною именно вследствие того, что он исполняет высший закон? Где тут справедливость всемогущего и премудрого Существа, управляющего вселенною? Противоречие здесь тем более явное, что страдания, которые испытывает человек, не физические только, а нравственные. Он видит бедствия ближних, страдания и смерть любимых существ; он видит извращение нравственности, торжество порока, презрение ко всему, что свято для человеческого сердца. И чем выше его нравственное сознание, тем глубже его страдания. Перед человеком возникает грозный вопрос, который так резко поставил Гейне в известных стихах:

Warum schleppt sich blutend, elend,

Unter Kreuzlast der Gerechte,

Wahrend gliicklich, als cin Sieger,

’’Или Господь не всемогущ? - спрашивает поэт. - Или сам он виновник зла?” И он кончает грустною строфою:

Also fragen wir bcstandig Bis man uns mil einer Handvoll Erde endlich stopft die Mauler;

И точно, ответа нет, если все ограничивается земным существованием, если мы устраним то, что Гейне называет священными притчами и благочестивыми гипотезами, но что в сущности составляет необходимый вывод философии, так же как необходимое данное всякой религии. Для отдельного лица противоречие между бесконечным и конечным не разрешается земною жизнью, ибо земная жизнь не что иное, как преходящее мгновение среди вечности, следовательно, никогда не может соответствовать абсолютным требованиям разума. Между тем это противоречие должно быть разрешено именно для отдельного лица, ибо оно является исполнителем абсолютного закона. Если все ограничивается для него земною жизнью, то самое сознание исполненного закона не может дать удовлетворения человеку; ибо удовлетворение дается единственно убеждением, что присущий его разуму и сердцу нравственный закон есть абсолютный закон вселенной, связывающий его с невидимым и вечным миром, которого он состоит членом. Только уверенность, что мир управляется всемогущим Разумом и что в нем царствует Правда, способна возвысить человека над всеми превратностями жизни и дать ему несокрушимую силу для исполнения добра. Если же нравственный закон, вместо того чтобы связывать человека с вечностью и с абсолютными началами мироздания, ограничивается для него пределами земного бытия, то он теряет свое абсолютное значение и становится относительным. Тогда человеку остается только взвесить, какого рода удовлетворение он предпочтет в этот кратковременный период, который дан ему для жизни. Выбор зависит от вкуса, то есть от индивидуальных особенностей.

Отсюда ясно, что невозможно видеть искажение нравственности в признании будущих наград и наказаний. Это было бы справедливо, если бы эти награды представлялись в виде земных благ, ибо это значило бы превратить безусловный закон в средство для достижения частных целей. Но когда удовлетворение должно состоять в созерцании торжества того закона, который мы призваны исполнять, и в общении с тем бесконечным нравственным миром, которого этот закон делает нас членами, то есть в созерцании вечной Истины и вечного Добра, то надежда на подобное удовлетворение составляет абсолютное право всякого разумно-свободного существа, призванного исполнять безусловный нравственный закон. Без этого самое исполнение закона становится вопиющим противоречием.

С другой стороны, тот же нравственный закон, который, предписывая безусловно, обещает исполнителю справедливое воздаяние, раскрывает нам, почему в настоящей жизни добродетель нс только не может, но и не должна получить ожидающей се награды. Если бы добродетель сама собою вела к полному удовлетворению человека, то не было бы заслуги, не было бы и вины. Для свободного существа награда составляет не естественное, а нравственное последствие его действия; она должна быть заслужена, а для этого требуется испытание. Последнее служит не только пробным камнем добродетели, но и средством возвести ее на высшую ступень. Нравственная сила свободного лица изощряется испытанием, а нравственное его понимание становится глубже. Каково должно быть испытание и когда получится награда, это, разумеется, остается неизвестным человеку, которого знание частных отношений ограничивается мгновением, отведенным ему для земного бытия. Это ведает только Тот, кому открыта глубина человеческого сердца и кто окидывает взором всю вечность, для которой предназначен человек.

Соответствие внешнего состояния человека внутреннему его достоинству составляет полноту или совершенство жизни. Это понятие приводит нас к новой точке зрения. Мы имеем здесь уже нс односторонне-нравственное начало, а сочетание противоположных элементов, бесконечного и конечного. Если для тех, чья добродетель на земле осталась без воздаяния, мы должны ожидать награды в иной жизни, то что скажем мы о тех, которые уже здесь получили свою награду? Человек и в земном своем существовании стремится к полному развитию и гармоническому соглашению различных сторон своего естества. В этом состоит его человеческое призвание; для этого ему даны разнообразные силы и способности. Спрашивается: возможно ли исполнение этого призвания в настоящей жизни?

На этот вопрос мы также должны отвечать отрицательно, и в этом заключается новое, третье доказательство бессмертия души, доказательство, которое можно назвать телеологическим.

Прежде всего человек есть разумное существо. Природа разума состоит в познании, а так как человеческому разуму присуще сознание абсолютных законов, общих всему существующему, то стремление его идет на познание всей совокупности бытия. Духовная жажда человека может удовлетвориться только полным проникновением разума в сущность вещей. Между тем даже при высшем совершенстве человеческой жизни, какое мы только можем себе представить, это стремление все-таки в значительной степени должно остаться неудовлетворенным. Наибольшее, чего мы можем достигнуть, заключается в сведении всех мировых законов к абсолютным законам нашего разума. Через это все доступное нашему взору сделалось бы для нас понятным. Но и тогда все-таки осталось бы несоответствие между бесконечной формою и конечным содержанием. Выше мы видели, что абсолютные законы разума имеют лишь формальное значение. Познание состоит в наполнении этой формы содержанием. Содержание же может быть двоякое: с одной стороны, то абсолютное бытие, понятие о котором дается нам разумом, с другой стороны, то ограниченное бытие, которого познание мы почерпаем из опыта. Первое мы знаем только в виде общих начал, ибо конкретное содержание не дается чистым умозрением. Прилагая логические законы к понятию об абсолютном, мы можем вывести существенные его определения; но способы действия Божества в мире вечно остаются для нас скрытыми. Конкретное познание дается единственно живым общением с предметом. Отчасти, как мы увидим далее, этот недостаток восполняется рслигиею; но сама религия, какую бы она ни принимала форму, всегда признает даруемое ею познание только как чаяние или смутное представление. Более полное единение с Богом она отлагает до будущей жизни. Следовательно, с этой стороны человек не может не сознавать, что присущее его природе стремление идет далее дарованных ему средств.

Еще более это прилагается к области, которая познается опытом. Доступные нашим чувствам явления составляют неизмеримо малую часть тех явлений, которые управляются сознаваемыми разумом законами. Человеческая любознательность и тут стремится идти все далее и далее. Прибирая частное к частному, совершенствуя свои средства и методы, соединяя вывод с наведением, она достигает таких результатов, которые кажутся почти невероятными. Открываются, на основании дознанных законов и математических исчислений, светила, отстоящие от нас на громадном расстоянии; исследуется химический их состав. Мы удивляемся человеческой изобретательности, тонкости ума, который из соображения доступных ему данных умеет вывести отдаленнейшие последствия. Но мы все-таки не можем не видеть, что нам доступна лишь ничтожнейшая часть необъятного пространства вселенной. Остальное же вечно должно оставаться от нас скрытым. В этой области всего более останавливают нас границы, положенные нашему знанию тесным объемом наших внешних средств. Подстрекаемое бесконечным стремлением разума, любопытство постоянно пытается перешагнуть через этот предел, но природа вещей постоянно говорит ему: далее ты не пойдешь. Противоречие между двумя противоположными сторонами человеческого естества, бесконечным и конечным, обнаруживается здесь вполне.

Такое же несоответствие между призванием человека и действительным его состоянием мы находим и в той стороне его деятельности, которая обращена на материальный мир. Здесь задача человека состоит в покорении природы, которая должна служить высшим духовным целям. Исполнение этой задачи не требует, чтобы человек сделался полным хозяином земли, распоряжаясь стихиями и устраняя все, что может быть ему вредно или опасно. В этой области человек является только ограниченным существом среди окружающих его сил, и разум его сознает полную необходимость этой ограниченности. Вся цель человечества заключается в том, чтобы превратить землю в удобное поприще для развития духа, задача сама по себе ограниченная, которая может быть достигнута, но которая требует, однако, непомерного труда. Поколение за поколением должны положить на это всю свою жизнь. И этот труд остается необходимым даже при высшем совершенстве, какого может достигнуть человек на земле. Если бы мы представили себе, что изобретательность человеческого ума покорила ему всю окружающую природу, то для удержания этой природы в покорности требуется все-таки такая масса труда, которая должна постоянно поглощать силы огромного большинства людей. При самом совершенном устройстве общественной жизни духовная деятельность должна оставаться достоянием избранного меньшинства, обеспеченного в своих материальных средствах. Большинство же, в силу рокового закона, необходимо должно посвящать себя механическому труду. Задача человечества состоит в сочетании противоположностей, но именно вследствие этого призвания для противоположных сторон его деятельности требуются различные органы, с перевесом того или другого элемента. Люди, посвящающие себя умственному труду, могут с успехом исполнять свое назначение, только если они обеспечены в материальном отношении, и, наоборот, люди, которых главное занятие состоит в механическом труде, волею или неволею должны жертвовать этому призванию своим духовным развитием. Что бы мы ни делали, какого бы мы ни достигли умственного и жизненного совершенства, но так как покорение природы постоянно составляет одну из существенных задач человека, а эта задача может быть исполнена единственно упорным механическим трудом, то значительная часть человеческого рода всегда должна оставаться на низшей ступени развития. Люди, принадлежащие к рабочему классу, могут вести весьма счастливую жизнь; к достижению этой цели стремится человечество, насколько дозволяют его наличные средства; но высшие их силы и способности неизбежно должны быть принесены в жертву той работе, на которую они обречены.

С исторической точки зрения эта роковая необходимость нисколько не должна нас смущать. Цель истории заключается не в личном удовлетворении, а в общем благе; общее же благо состоит в разнообразии и гармоническом единстве частей, а не в равном для всех развитии и распределении жизненных средств. Всеобщее равенство никогда не может быть для нас идеалом, потому что оно противоречит природе вещей и человека. Если бы мы даже представили себе, что человечество достигло наконец идеального блаженства, равно простирающегося на всех, то все же позднейшие поколения были бы привилегированными в сравнении с предыдущими. Им выпало на долю высшее счастье, полное осуществление человеческого назначения; но что сталось с их предшественниками, которые пролага- ли им дорогу? За что все эти страдания и слезы? за что угнетение и нищета, которые они претерпевали для того только, чтобы когда-нибудь другим было лучше? Если мы предположим даже, что в конце развития человек способен вполне достигнуть своего назначения, то это нисколько не касается многих миллионов людей, погибших на пути. Скажем ли мы, что они были орудиями высших целей человечества и что в этом состояло истинное их назначение? Но нравственный закон запрещает нам смотреть на человека только как на средство: служа высшим целям, он вместе с тем всегда сам остается целью, ибо он носитель абсолютного начала, и если эта личная цель не достигнута, то назначение его не исполнено. Недостаточно, следовательно, указывать на будущее совершенство человеческого рода: требование, чтобы назначение человека было исполнено, прилагается равно и к прошедшим, и к настоящим поколениям, ибо природа у всех одна. А так как в земной жизни это назначение не исполняется, то здесь опять оказывается противоречие между природою вещи и действительным ее сушествованием. Отсюда следует, что известная нам действительность составляет только частное проявление этой природы, которая не исчерпывается настоящею жизнью, но предназначена и для другой, где она может проявиться вполне.

Наконец, никакое совершенствование не может уничтожить величайшего противоречия человеческой жизни - смерти. Смерть составляет естественное событие для физического существа. Весь органический мир основан на преемственности сменяющих друг друга особей, которые, умирая, оставляют после себя других, рожденных от них же и назначенных заступить их место. Как физическое существо, человек подлежит тому же закону; но как существо духовное, он не может не видеть в нем противоречия с высшим своим естеством. Сознание и стремления человека не ограничиваются настоящею жизнью; они простираются на прошедшее и будущее. Человек полагает себе цели, идущие далеко за пределы отмежеванного ему земного существования. Наконец, у него есть привязанности, которые имеют не временный только характер и нс исчезают с удалением возбуждающего их предмета, а сохраняются как вечные, неразрывные части его существа. Человек может еще помириться с тем, что цели, которые он преследовал, не будут им достигнуты: они могут быть исполнены другими. Он может покориться печальной необходимости разлуки с любимыми местами, с вечно сияющею природою, с отечеством, в судьбах которого он принимал живое участие: все это было дано ему, и всем этим он в свое время насладился; затем настает очередь и для других. Но он никогда не может примириться с мыслью, что любимое им существо превратилось в ничто, что тот разум, то чувство, которые составляли предмет глубочайшей его привязанности, исчезли как дым, не оставив по себе и следа. Против этого возмущается все его существо. Устремляя в вечность свои умственные взоры, человек простирает в вечность и свои сердечные привязанности. А если таковы глубочайшие основы его естества, то предметом этой привязанности не может быть что-либо преходящее. Перед гробом любимого существа из глубины человеческого сердца опять вырывается роковой вопрос: зачем дано ему любить таким образом, если предмет этой любви не что иное, как мимолетная тень, исчезающая от первой случайности? или зачем отнимается у него предмет любви, когда эта любовь есть самое высокое и святое, что есть в человеческой жизни? И тут на эти вопросы может быть один только ответ: бессмертие! Любовь, носящая в себе вечность, в себе самой заключает неискоренимое убеждение, что предмет ее вечен, так же как и она сама. И это убеждение не есть только пустое самообольщение чувства, которое старается утешить себя в невознаградимой потере. Разум, так же как и чувство, говорит нам, что иначе быть не может, ибо без этого жизнь высшего в известном нам мире создания была бы только возмутительною шуткою, разыгранною над ним каким-то злым духом, в руки которого предана его судьба.

Для физического существа смерть не что иное, как конец его жизни; для существа духовного, одаренного разумом и чувством, простирающимися в вечность, она имеет совершенно другое значение. Она не только служит переходом к высшей жизни, но она составляет связь между видимым и невидимым миром, между небом и землею. Смерть напоминает человеку, что все для него не ограничивается земными целями и земными привязанностями, что, нося в себе сознание бесконечного, он принадлежит к высшему, вечному и бесконечному миру и что только там все вложенные в него силы, все стороны его естества могут достигнуть полного своего назначения. Без этой мысли вся человеческая жизнь представляется неразрешимою загадкою, странным противоречием; напротив, озаренная ею, загадка превращается в светлую истину, и противоречие разрешается в высшую гармонию.

Какую же форму может принять бессмертная жизнь личного разума? Есть ли у нас какие-нибудь данные для решения этого вопроса?

Один из немногих новейших писателей, соединяющих в себе философа и естествоиспытателя, Фехнер, пытался разрешить эту задачу путем аналогии с явлениями настоящей жизни. По его воззрению, подобно тому как зародыш в утробе матери бессознательно создает себе телесные члены, которыми он будет пользоваться и которые он будет признавать своими только по выходе на свет Божий, так и земной человек во всем, что он делает, создает себе части своего будущего, чисто духовного естества. По мнению Фехнера, всякое наше слово, дело или влияние на других и теперь уже принадлежит нам; но, связанные телом, мы этого еще не чувствуем; когда же отпадут наши телесные узы, все это будет отражаться в нашем самосознании, так же как в настоящее время отражаются в нем нервные возбуждения наших телесных органов. Человек в настоящей жизни создает себе будущее духовное тело, разлитое во всем, что было ему близко или с чем он был каким-либо образом связан. С отрешением же от тела человеческие души будут проникаться взаимно, чувствуя себя непосредственно одна в другой и все вместе сознавая себя частями единой божественной души, разлитой во всем мироздании .

Нельзя не сказать, что в этих мыслях есть много не только поэтического, но и такого, что может быть оправдано строгою логикою. Но способ доказательства Фехнера лишает их твердой почвы. Вообще путь аналогий весьма опасен; отдельные же аналогии между состояниями существенно различными не могут иметь никакой убедительной силы. Телесная жизнь человека никак не может служить основанием для заключений о жизни бестелесной. Из того, что зародыш бессознательно создает себе органы, которые человек впоследствии ощущает, как свои, ровно ничего не следует относительно духовных действий, перешедших в чужое сознание. Для нас понятно, что в телесном организме, составляющем единую, отдельную особь, центральное самосознание признает своими те органы, посредством которых оно действует; но чтобы присущее чужому самосознанию вместе с тем непосредственно ощущалось нами, как часть нашего собственного существа, об этом мы в настоящей жизни не имеем ни малейшего понятия, и нет никакого явления, которое могло бы здесь служить даже подобием. Чтобы прийти к такому заключению, надобно избрать совершенно иной путь. В противоположность тому, что требует Фехнер, надобно идти не снизу, а сверху. Фехнер гораздо ближе к правильному выводу, когда он говорит, что человек может приобрести это высшее зрение единственно через то, что он сделается сознательною частью великого небесного Существа, его осеняющего, и сознательно будет участвовать в его светозарном общении с другими небесными существами . Но понятие об этом Существе и об его общении с другими, конечно, не дается нам аналогиями с телесным миром. Мы получаем его единственно путем умозрения. Если мы, руководствуясь диалектическим законом, необходимо должны признать существование верховного Разума и примыкающего к нему сверхъестественного мира, которого он состоит центром, то мы должны вместе с тем признать, что все члены этого мира, будучи связаны всепроникающим Разумом, находятся в теснейшем духовном общении и друг с другом, и со своим общим средоточием. Мы должны признать далее, что это непосредственное общение с верховным Разумом, как всеозаряющим светом, должно раскрыть нам всю глубину и всю беспредельность законов бытия. Тогда только может удовлетвориться та духовная жажда знания, которою томится человек в настоящей жизни. Тогда откроется перед нашими взорами и каждое наше прошедшее действие, со всеми отдаленнейшими его последствиями; и это откровение возбудит радость или раскаяние, а вместе и теснейшее единение между разумными существами, которых помыслы и стремления будут явны друг для друга. Тогда только может утолиться и та ненасытная жажда правды, которая теперь может только чаять будущее воздаяние, но тогда ясно увидит необходимые нравственные последствия всякого поступка. Мы не вправе сказать вместе с Фехнером, что духовные существа будут переплетаться друг с другом и непосредственно чувствовать себя одно в другом, ибо это не вытекает из посылок; но мы можем сказать, что, когда разумное существо находится в непосредственном общении с абсолютным Разумом, перед ним должен открыться такой кругозор, о котором оно в настоящей жизни не может иметь и понятия. А так как на основании предшествующих выводов оно вместе с тем сохраняет все приобретенное им в земной жизни личное содержание, то с этим должно быть сопряжено и теснейшее единение между всеми связанными земными узами лицами. Такое заключение требуется законами логики, и оно одно отвечает глубочайшим стремлениям человека.

И на этом, однако, мы не можем остановиться. Диалектический закон, который везде служит нам путеводною нитью, заставляет нас идти еще далее. Сверхъестественный мир составляет область отвлеченно-общего бытия; человек же, по своей природе, принадлежит обоим мирам. С первого своего появления в свет он является уже сочетанием противоположных элементов, бесконечного и конечного. Смертью эти элементы разрешаются; но в силу диалектического закона за разделением должно последовать новое, высшее соединение. На этом основано христианское учение о воскресении тел, учение, которое разделяется и Шеллингом. Наполнившись всем содержанием сверхъестественного мира, человек снова должен погрузиться в область телесного бытия. Перед ним открывается новая, бесконечная жизнь, в которой должны принять участие все, кто на земле страдал и работал. Это - царство Духа, все приводящего к конечному совершенству.

Таким образом, с точки зрения умозрительной философии настоящая жизнь человека представляется только первою ступенью бесконечного развития. Какими путями и при каких условиях все это совершится, об этом наука, конечно, нс может ничего сказать. Умозрение раскрывает нам только общие черты духовного здания; частности ускользают от логических выводов. Да и нет нам нужды добиваться большей полноты в решении этих вопросов. Философ, так же как и верующий, может успокоиться на мысли, что и настоящая и будущая наша жизнь находится в руках Всемогущего, Премудрого и Всеблагого Существа, которое всем управляет, всем своим созданиям назначает подобающее им место и все ведет к высшей, конечной цели всего сущего - к абсолютному Добру.

В результате рассмотрение существа человеческой души, нравственного закона, управляющего нашею жизнью, и, наконец, человеческого назначения привело нас к одному и тому же выводу, к убеждению, что человеческая жизнь не прекращается с земным существованием, но продолжается в вечность. Это убеждение, столь существенное для человека, как в теоретическом, так и в практическом отношении, мы получаем не из опыта, ибо опыт ничего не говорит нам о возможности продолжения жизни после смерти. Оно почерпается из познания недоступной опыту метафизической сущности души и управляющих ею законов. Но так как эта метафизическая сущность выражается в явлениях, то самое опытное исследование явлений может представить нам новое подтверждение этого взгляда. Конечно, его не даст нам тог ограниченный опыт, который, отрицая всякую метафизику, самого себя признает единственным источником знания: опыт этого рода не идет далее осязаемого и служит только доказательством человеческой слепоты. Данные для подобного вывода может дать лишь тот более широкий опыт, который, усматривая в человеческой жизни явление абсолютных начал, не старается, наперекор логике и фактам, вывести абсолютное из относительного, а исследует настоящую их связь, принимая их так, как они есть в действительности. Этот единый истинный, в приложении к духовной области, опыт удостоверяет нас, что общие явления человеческой жизни, философия, религия, искусство, право, нравственность, история, объясняются единственно тем, что человек носит в себе бесконечное начало. Этим же одним объясняются и явления личной жизни, человеческие стремления и привязанности, которые простираются далеко за пределы мимолетных возбуждений, получаемых от внешнего мира. Бессмертие души составляет необходимый вывод из этой посылки.

См. Das Buchlein vom Leben nach dem Tode, von G. T. Fechner.1866.

Чтобы понять, бессмертна ли душа, сначала нужно разобраться, что такое душа. Человек в первую очередь то, что им руководит, это разум, чувства, эмоции, желания, другими словами - «внутренний человек». Как мы понимаем, рука сама по себе не хочет воровать, воровать хочет то, что управляет этой рукой. В этом органе проблема, а не в руке. И чтобы нам доходчиво объяснить все особенности человеческого поведения и применяется Библией приём, условно разделяющий человека на составные части такие как душа, дух, сердце, тело и т.д. Ещё раз уточним, что это разделение исключительно условно. Оно всего лишь литературный приём, применяемый для лучшей наглядности.

Так что же такое душа, дух, сердце, тело, плоть? Давайте сначала ответим на этот вопрос, ведь если ключевые понятия Библии изначально нами неверно поняты, то и сама Библия нами будет понята неверно.

Душа, душа, сердце, тело.

В основном словом «душа» , характеризуется особенность человека связанная с чувствами, чувственностью, эмоциональностью. Душевный – это значит чувственный, эмоциональный, плотской человек, у которого чувства доминируют над разумом. «Дух» – это разум человека, его внутренний мир принципов и взглядов. Духовный – это человек, у которого разум главенствует над чувствами и управляет всем его поведением. «Сердце» , это «сердцевина» человека, его внутренний стержень, набор взглядов и убеждений. «Тело», это руки, ноги, голова, туловище и т.д. «Плоть» , в основном, это греховная природа человека.

Но ещё раз оговоримся, человек един и неделим. Потому невозможно сказать, где начинается душа и заканчивается дух или сердце. Никакого фактического разделения человека на части не существует. Потому паспорт дают человеку только один. В противном случае, давали бы три или четыре паспорта. И если человек совершает преступление, то виноват он весь целиком, а не какая-то его часть. Потому на суде, никакого разделения не предусмотрено.

Внутренний человек.

Всё вместе - дух, душа и сердце, являются «внутренним человеком», которого хоть не видно глазом, но именно он определяет характер, злой человек или добрый, честный он или лживый. Глядя на толпу людей, вы не сможете сказать, кто из них праведник, а кто мошенник. Только пообщавшись, только узнав его через дела и поступки, вы можете охарактеризовать человека. Не по внешнему виду, а по его внутреннему миру чувств, взглядов и убеждений (дух).

Человек, состоящий из органов, костей и плоти, это лишь оболочка, хижина для духа – внутреннего человека. Сам же внутренний человек, «живёт» в головном мозге. Сложное взаимодействие нейронов, связанных синаптическими связями и образуют разум, индивидуальность и самосознание человека как личности. Причём чем более развит мозг, тем талантливее человек. Если же мозг начнет болеть, то и человек начинает угасать как личность. А в случае смерти мозга, даже при живом вегетативном состоянии, личность так же умирает. Рушатся синаптические связи, умирают нейроны, умирает и личность – внутренний человек. Личность, сознание, разум, моральные принципы начинают покидать человека, если он оказался под действием психотропных или наркотических средств. Что ещё раз подтверждает тот факт, что наш внутренний человек, разум, это лишь индивидуальный набор нейронов и синапсов. Никакой астральной субстанции в человеке научно не подтверждается. Это только элемент религиозных домыслов и фантазий. «Астральность и бессмертие души», это вопрос больше религий и догм, чем здравого смысла. Выходит, со смертью человеческого мозга, погибает всё и душа, и дух, и впоследствии неизбежно тело.

Предания человеческие.

Нам с пелёнок, уже изначально внушена мысль, что у человека есть душа - некая астральная субстанция, которая в момент его смерти отделяется и летит через тёмный туннель навстречу яркому свету. Всевозможные литературные произведения, журналы, фильмы, убедительные рассказы «очевидцев» переживших кому, представляют все так, что и сомнений на этот счёт быть не может. К тому же так хочется верить, что мы не просто плоть и кровь (ибо прах ты и в прах возвратишься), а нечто большее, нечто непознанное, таинственное и загадочное.

Даже уверовав в Бога, мы продолжаем верить, что наша «душа» вечна. А так как существование «вечной» души очень «логично, неоспоримо и оправдано», то верующий человек и в библейских текстах начинает видеть этому подтверждение. Но не ослепляет ли нас, навязанное кем-то мнение? Давайте попробуем разобраться.

Очень часто в среде верующих проповедуется, что человек состоит из трёх частей: духа, души и тела. Проповеди эти, естественно, построены на библейских текстах, на том единственном, что может убеждать верующего человека и формировать его убеждения. Написано: «Сам же Бог мира да освятит вас во всей полноте, и ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранится без порока в пришествие Господа нашего Иисуса Христа» (1Фессал. 5:23). Казалось бы, эти слова апостола Павла нам ясно говорят, что человек состоит из трех составных, которые и создают личность, именуемую человеком. Но мы должны понимать, что «душа» отделенная от двух других составных, это уже не человек. «Дух», отделенный от души и тела, тоже не человек. Но у нас бывает, что все эти составные «части» существуют отдельно и независимо друг от друга. И происходит это по причине ложного толкования таких библейских понятий, таких как «дух, душа и тело».

Почему же мы продолжаем верить в то, что душа бессмертна, даже не смотря на то, что Бог ещё перед грехопадением предупредил людей, что в случае ослушания: - «смертию умрешь » (Быт. 2:17). Получается, что Богу мы не верим, зато охотно верим сатане: «И сказал змей жене: нет, не умрете …» (Быт.3:4). А раз люди всё таки умирают смертью , то «верующие» стали по-новому трактовать слова: - «нет, не умрете». Мол, это только тело, отдельное от «духа» и «души» умирает и его хоронят. Сам же человек, якобы, вечный и бессмертный, и он в виде «духа» или «души» продолжает свое существование за пределами нашей земли. И поди проверь, в каком таком параллельно-астральном мире летает та «душа», мучается она или наслаждается.

Поэтому самые древние языческие религии и верования, первым пунктом своей «веры» имеют учение о бессмертии души, её перевоплощения и реинкарнации. Но самое странное, что учение о бессмертии души перекочевало и в христианство, поверившее словам дьявола: « нет, не умрете, но…». Хотя стоило бы обратить внимание на следующие слова Библии: «…единый, сильный Царь царствующих и Господь господствующих, единый имеющий бессмертие , который обитает в неприступном свете, Которого никто из человеков не видел, и видеть не может» (1Тим.6:15-16).

Обратим свое внимание и на следующие слова из 1Кор. 15:51-55, где в скобках будут комментарии, показывающие, что апостол Павел даже не намекал на бессмертии души. «..не все мы умрем (некоторые доживут до Второго пришествия Христа) , но все изменимся. (Когда?) Вдруг, во мгновение ока, при последней трубе … и мертвые воскреснут нетленными (в новых телах, которые уже более никогда не будут подлежать тлению), а мы изменимся (Павел имеет в виду тех, кто будет удостоен встречать Христа живыми, не увидев смерти). Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему – облечься в бессмертие» (надлежит «облечься» только во время пришествия Христа и только тем, кто будет удостоен вечной жизни) .

Давайте задумаемся: для воскресения необходимы мертвые люди. А если по учению о бессмертии души все умершие остаются живыми, (пусть и в не телесном виде), то кого Христос будет воскрешать? Следовательно, все умершие до Его Второго пришествия, в действительности будут мёртвы.

Эта же мысль выражена и в 1Фессал.4:13-17: «…Иисус умер и воскрес.. . Сам Господь при возвещении, при гласе Архангела и трубе Божьей, сойдет с неба и мертвые во Христе (которые в земле и на земле будут находиться, а не на небе) воскреснут прежде. Потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем (от земли) на облаках в сретение (на встречу) Господу на воздухе, и так всегда с Господом будем».

Стоит также внимательно прочитать из Даниила12:2: «И многие из спящих в прахе земли пробудятся (в момент Второго пришествия), одни для жизни вечной (уже для жизни в раю ), другие на вечное поругание и посрамление» (спустя 1000 лет для наказания в озере огненном) .

Из этих слов ясно видно, что до воскресения и воздаяния умершие пребывают в мёртвом состоянии. Поэтому никакая «душа» или «дух» умерших людей, как верующих, так и неверующих, ни в рай, ни в ад после смерти не попадает вообще. Не на третий день, не на девятый, не на сороковой. Они все лежат мертвые в прахе земли, одни ожидая первого воскресения, которое произойдет во время Второго пришествия Христа, другие - второго воскресения, которое наступит для них через тысячу лет. Об этом очень ясно и определенно говорят пророчества книги Откровение 20:4-15.

Обычно у многих возникает вопрос по поводу слов Христа покаявшемуся разбойнику: «Ныне же будешь со Мною в раю» (Лук.23:39-43). Им не стоит упускать из вида, что для умершего человека находящегося в бессознательном состоянии, вообще не существует понятия времени как такового. Хоть он пролежит в земле один день, хоть тысячу, для него это будет миг. Поэтому, слово «ныне» не обязательно следует понимать буквально, как сию минуту.

Во всех местах Писания, где речь идет об аде и вечных муках, речь идет о том, что это все будет в будущем, когда судьба каждого будет определена судом и каждый получит по заслугам. И не указывается промежуток времени лежания человека в земле (не это главное), хотя говорится так, как будто бы он сразу попадает туда. Самое главное, что человек должен для себя понять то, что наказание неизбежно. А лежание в земле для каждого будет подобно мгновению. Это касается и притчи о богаче и Лазаре, где иносказательно акцентируется наше внимание на то, как надо жить, и что нас ждет потом за то, как мы жили.

Библейские тексты.

В Библии многократно используется слово «душа», как синоним слову жизнь. Но оно никогда не используется в значении некой обособленной субстанции, способной жить после смерти. Слово "душа", обычно, имеет одно из значений древнееврейского слова "nephesh", которое более ста раз употребляется в Библии как слово "жизнь". Слово «душа» используется в качестве синонима слову «жизнь», как поэтический и литературный приём. Этот приём, также используется как в классической литературе, так и в повседневной жизни. «..во дни Ноя, во время строения ковчега, в котором немногие, то есть восемь душ (восемь жизней), спаслись от воды» (1-е Петр. 3:18-21).

Также слова: «дух, душа, сердце, жизнь» часто применяются как синонимы друг другу, так как они в нас очень тесно переплетены, неразрывны друг от друга, а грань между ними установлена лишь условно, для акцентирования мысли. Нельзя так же забывать, о неточностях перевода, которые имеют место. Если же учесть все тонкие моменты, то всё становится на свои места, исключая путаницу, наглядно показывая, что нет отдельного существования души, а значит и её бессмертия. В подтверждение вышесказанного, рассмотрим места Писания о духе, душе и теле, с небольшими пояснительными комментариями в скобках.

«Чтобы отвести душу (жизнь) его от пропасти и жизнь его от поражения мечом» (Иов 33:18).

«Он освободил душу (жизнь) мою от могилы , и жизнь моя видит свет» (Иов 33:28).

«Чтобы отвести душу (жизнь) его от могилы и просветить его светом живых» (Иов 33:30).

«Поэтому душа (жизнь) их умирает в молодости и жизнь их с блудниками» (Иов 36:14).

«И отвечал сатана Господу и сказал: кожу за кожу, а за жизнь свою отдаст человек все , что есть у него; но простри руку Твою и коснись кости его и плоти его, - благословит ли он Тебя? И сказал Господь сатане: вот, он в руке твоей, только душу (жизнь) его сбереги» (Иов 2:4-6).

«И жизнь его отвращается от хлеба и душа (сердце) его от любимой пищи . Плоть на нем пропадает, так что ее не видно, и показываются кости его, которых не было видно. И душа (жизнь) его приближается к могиле и жизнь его - к смерти. Если есть у него Ангел-наставник, один из тысячи, чтобы показать человеку прямой [путь] его, - [Бог] умилосердится над ним и скажет: освободи его от могилы; Я нашел умилостивление» (Иов 33:20-24).

«И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных (не бестелесные прозрачные души, а души, т.е. люди убитые) за слово Божие и за свидетельство, которое они имели. И возопили они громким голосом (не буквально, а кровь невинно убиенных, ненаказанность преступления, сама по себе как бы взывает к справедливости, вопит к Богу, чтобы Он не смотрел с безмолвием на преступления, а воздал за зло. Пример: «голос крови брата твоего (Авеля) вопиет ко мне от земли» (Быт.4:10) , говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу? И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число» (Откр. 6:9-11).

«..и побивали камнями Стефана, который молился и говорил: Господи Иисусе! приими дух мой (дух жизни и так уходит к Богу. Речь идет о том, чтобы Бог принял дух Стефана с его внутренним стремлением жить по Божьей воле) . И, преклонив колени, воскликнул громким голосом: Господи! не вмени им греха сего. И, сказав сие, почил» (Деян. 7:55-60).

«И возвратится прах в землю , чем он и был; а дух (жизни) возвратится к Богу, Который дал его » (Еккл. 12:7).

«И когда выходила из нее душа (жизнь), ибо она умирала, то нарекла ему имя: Бенони. Но отец его назвал его Вениамином" (Быт.35:18).

"Какой он видом?- спросил у нее Саул. Она сказала: выходит из земли муж престарелый, одетый в длинную одежду. Тогда узнал Саул, что это Самуил, и пал лицом на землю, и поклонился" (1Цар.28:14).

Может показаться, что данные стихи гарантированно свидетельствуют о жизни души после смерти. Но это заблуждение. Дело в том, что подобный спиритизм был запрещён Богом (1 Цар. 28:3; Лев. 20:27), и именно по тому, что это игры с дьяволом. Вдумавшись, мы понимаем, что в случае с Саулом это было именно так. Как мог Самуил выйти из земли? Неужели, по мнению сторонников бессмертия души, там место умершим праведникам? Также призрак Самуила сказал Саулу: "Завтра ты и сыны твои будете со мною" (1 Цар. 28:19). Где же живёт «душа» праведного Самуила, если к ней присоединится нечестивый Саул? В том - то и дело, что вызывающий мёртвых, становится жертвой дьявольского спектакля, раз преступил Божьи заповеди. «Так умер Саул за свое беззаконие, которое он сделал пред Господом, за то, что не соблюл слова Господня и обратился к волшебнице с вопросом» (1-я Паралипоменон 10:13).

"И простершись над отроком трижды, он воззвал к Господу и сказал: Господи Боже мой! да возвратится душа (жизнь) отрока сего в него! И услышал Господь голос Илии, и возвратилась душа (жизнь) отрока сего в него, и он ожил". Здесь также слово «душа» имеет значение древнееврейского слова "nephesh",что в переводе означает жизнь, а вовсе не некую бестелесную субстанцию.

"B чести ли дети его - он не знает, унижены ли - он не замечает; но плоть его на нем болит, и душа его в нем страдает " (Иов14:21). Читая это, создаётся впечатление, что плоть после смерти может болеть, а душа страдать. Это обманчивое впечатление, основанное на неверном толковании литературных и поэтических выражений, применяемых для более красочного выражения мысли. Умершая плоть не может болеть, и умершая душа не может страдать, так как «заснула вечным сном» до скончания неба. Это и подтверждает сам автор, чуть выше: "Так человек ляжет и не встанет; до скончания неба он не пробудится и не воспрянет от сна своего " (Иов14:12).

"И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне" (Мф.10:28). И хотя здесь ясно говорится, что душа не имеет бессмертия и может погибнуть, но опять же, под словом «душа» подразумевается не некая субстанция, способная существовать вне тела, а подразумевается жизнь, вернее жизнь вечная. В тексте и стоит слово , которое переводится как жизнь и никогда не переводится, выражая бестелесную сущность. Пример: "Ибо кто хочет жизнь свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет жизнь свою ради Меня, тот обретет ее" (Мф.16:25). Этими словами Иисус говорит вовсе не о том, что душа существует отдельно от тела. Он увещевает нас, чтобы мы боялись не сатану, который тело может погубить, но не может лишить вечной жизни, а боялись Бога, который и тело может погубить и вечной жизни может лишить.

«В городе люди стонут, и душа (сердце, личность) убиваемых вопит , и Бог не воспрещает того» (Иов 24:12).

«А о воскресении мертвых не читали ли вы реченного вам Богом: «Я Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова"? Бог не есть Бог мертвых, но живых" (Мф.22:31-32). Если мы читаем сначала, то речь идёт о воскресении мёртвых, а не о форме их существования. Этими словами Бог удостоверяет о непременном воскресении праведников, как о свершившимся факте, не упоминая о том, когда и как это воскресение произойдёт.

«Предать сатане во измождение плоти, чтобы дух был спасен в день Господа нашего Иисуса Христа" (1Коринф.5:5). Опять же речи нет о существовании души и духа отдельно от человеческого тела. Тем более, как дух может быть спасён, будучи нечестивым и преданным сатане?

Человек умирает.

Следующие цитаты о том, что человек умирает, а не переходит в виде бестелесной сущности в другое измерение.

«Всему и всем - одно : одна участь праведнику и нечестивому , доброму и [злому], чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы; как добродетельному, так и грешнику; как клянущемуся, так и боящемуся клятвы. Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем , и сердце сынов человеческих исполнено зла, и безумие в сердце их, в жизни их; а после того они [отходят] к умершим . Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, нежели мертвому льву. Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают , и уже нет им воздаяния , потому что и память о них предана забвению, и любовь их и ненависть их и ревность их уже исчезли, и нет им более части во веки ни в чем, что делается под солнцем » (Еккл. 9:2-6).

«А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога . Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его. Истаевает сердце мое в груди моей! Вам надлежало бы сказать: зачем мы преследуем его? Как будто корень зла найден во мне» (Иов 19:25-27).

«Теперь бы лежал я и почивал; спал бы, и мне было бы покойно с царями и советниками земли, которые застраивали для себя пустыни, или с князьями, у которых было золото, и которые наполняли домы свои серебром; или, как выкидыш сокрытый, я не существовал бы , как младенцы, не увидевшие света. Там беззаконные перестают наводить страх, и там отдыхают истощившиеся в силах . Там узники вместе наслаждаются покоем и не слышат криков приставника. Малый и великий там равны, и раб свободен от господина своего» (Иов 3:13-19).

«Вспомни, что жизнь моя дуновение, что око мое не возвратится видеть доброе. Не увидит меня око видевшего меня; очи Твои на меня, - и нет меня. Редеет облако и уходит; так нисшедший в преисподнюю (внутрь земли, в могилу) не выйдет, не возвратится более в дом свой, и место его не будет уже знать его » (Иов 7:7-10).

«И зачем бы не простить мне греха и не снять с меня беззакония моего? ибо, вот, я лягу в прахе; завтра поищешь меня, и меня нет » (Иов 7:21).

«Пусть бы я, как небывший, из чрева перенесен был во гроб! Не малы ли дни мои? Оставь, отступи от меня, чтобы я немного ободрился, прежде нежели отойду, - и уже не возвращусь, - в страну тьмы и сени смертной, в страну мрака, каков есть мрак тени смертной, где нет устройства, [где] темно, как самая тьма » (Иов 10:19-22).

«Для дерева есть надежда, что оно, если и будет срублено, снова оживет, и отрасли от него [выходить] не перестанут: если и устарел в земле корень его, и пень его замер в пыли, но, лишь почуяло воду, оно дает отпрыски и пускает ветви, как бы вновь посаженное. А человек умирает и распадается; отошел, и где он ? Уходят воды из озера, и река иссякает и высыхает: так человек ляжет и не станет; до скончания неба он не пробудится и не воспрянет от сна своего . О, если бы Ты в преисподней сокрыл меня и укрывал меня, пока пройдет гнев Твой, положил мне срок и потом вспомнил обо мне! Когда умрет человек, то будет ли он опять жить ? Во все дни определенного мне времени я ожидал бы, пока придет мне смена. Воззвал бы Ты, и я дал бы Тебе ответ, и Ты явил бы благоволение творению рук Твоих… так и надежду человека Ты уничтожаешь. Теснишь его до конца, и он уходит; изменяешь ему лице и отсылаешь его. В чести ли дети его - он не знает, унижены ли - он не замечает ; но плоть его на нем болит, и душа его в нем страдает» (Иов 14:7-22).

«Если бы я и ожидать стал, то преисподняя (могила) - дом мой; во тьме постелю я постель мою; гробу скажу: ты отец мой, червю: ты мать моя и сестра моя . Где же после этого надежда моя? и ожидаемое мною кто увидит? В преисподнюю сойдет она и будет покоиться со мною в прахе » (Иов 17:13-16).

«Один умирает в самой полноте сил своих, совершенно спокойный и мирный; внутренности его полны жира, и кости его напоены мозгом. А другой умирает с душею (сердцем) огорченною , не вкусив добра. И они вместе будут лежать во прахе, и червь покроет их » (Иов 21:23-26).

«Жив Бог, лишивший [меня] суда, и Вседержитель, огорчивший душу мою, что, доколе еще дыхание мое во мне и дух Божий в ноздрях моих » (Иов 27:2-3).

«Дух Божий создал меня, и дыхание Вседержителя дало мне жизнь » (Иов 33:4).

«Если бы Он обратил сердце Свое к Себе и взял к Себе дух ее и дыхание ее , (дух и дыхание это синонимы, т.е. жизнь) - вдруг погибла бы всякая плоть (все, что находится в физической плоти) , и человек возвратился бы в прах (больше от него ничего бы не осталось. Отнимается жизненная сила, дух жизни и исчезает интеллект и всякие желания, т.е. душа) » (Иов 34:14-15).

«В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят , ибо прах ты и в прах возвратишься » (Быт. 3:19).

«Сказал я в сердце своем о сынах человеческих, чтобы испытал их Бог, и чтобы они видели, что они сами по себе животные; потому что участь сынов человеческих и участь животных - участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание (энергия жизнедающей Божьей силы) у всех (только у животных процессор слабенький) , и нет у человека преимущества перед скотом, потому что все - суета! Все идет в одно место : все произошло из праха и все возвратится в прах . Кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх, и дух животных сходит ли вниз, в землю ?» (Еккл. 3:18-21).

«Ибо для того и мертвым было благовествуемо, чтобы они, подвергшись суду по человеку плотию, жили по Богу духом ". Мёртвые есть мёртвые, им ничего не может быть благовествуемо. Они уже не могут «подвергнутся суду по человеку плотью и жить по духу». Мёртвые, имеется в виду, «.. мертвых по преступлениям и грехам вашим,» (Еф.2:1). То есть речь идёт обо всех необращённых людях.

«Иисус, возгласив громким голосом, сказал: Отче! в руки Твои предаю дух Мой. И, сие сказав, испустил дух .» (От Луки 23:46) Выглядит так, как будто Иисус в момент Своей смерти передаёт Богу некий дух , в виде невидимой бестелесной сущности. На самом деле, Иисус просто говорит, что вверяет в руки Божьи Свою жизнь , всецело доверяясь Ему. А слова «Иисус… испустил дух » говорят лишь о том, что он сделал последний выдох, и жизненная сила от Бога покинула Его, как и всех людей покидает в момент смерти. На самом деле, Иисус умер и был три дня в мёртвом состоянии. Душа Его не отделялась и никуда не улетала. Это мы видим из слов Самого Христа, который свидетельствует тремя днями позже, что не восходил ещё к Отцу. «Иисус говорит ей: не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему» (от Иоанна 20:17). Если бы душа отделялась, Он сказал бы, что был уже у Отца.

В заключении стоит кратко рассмотреть ещё два вопроса.

В чем же вред теории о бессмертии души?

Действительно, в чём же вред? Может этот вопрос не принципиальный и не существенный, так и незачем особо гадать, есть ли бессмертие или нет? На самом деле, вопрос этот очень важен, ведь непонимание в вопросе души и духа держит людей во мраке религиозных суеверий, предрассудков и заблуждений.

Все религиозные секты, церкви и организации пользуются невежеством, незнанием людей, чтобы ими манипулировать и извлекать из этого свою выгоду: власть, деньги, славу. Религия запугивает человека вечными муками в адском озере, чтобы подавить волю и разум человека. Мол, раз душа вечна, то и вечно вам гореть в аду. Подавив волю человека, навязав ему чувство вины, чувство безнадёжности, обречённости и безысходности, религия преподносит себя как единственное лекарство, способное исцелить душевное смятение и страх. Религия своими доктринальными и конфессиональными баснями и сказками усыпляет, опьяняет разум человека, анестезируя и обезболивая его совесть. И в немалой степени в этом ей помогает теория о «бессмертии» души.

Кто-то, может быть, скажет: «Но ведь это хорошо, когда люди боятся, когда уверены, что душа бессмертна. Тогда они покаются и перестанут грешить». В том-то всё и дело, что это заблуждение. Страх лишь помогает религии удерживать власть, но он не помогает осознать человеку необходимость исправления. Бог никого не запугивает, не принуждает, Он лишь предлагает и советует. Только тот, кто очень этого хочет, кто любит Бога, кто хочет жить в Царстве Небесном, сможет преодолеть все трудности, чтобы очиститься и исправиться. Человек же, движимый страхом, будет лишь притворно, формально подходить к спасению. Вот как раз такие формалисты и нужны религии, потому, страх, запугивание, принуждение, а также всевозможные лжетеории, являются её верными союзниками.

Как технически произойдёт воскресение, если нет души и человек умирает полностью?

«Но скажет кто-нибудь: как воскреснут мертвые? и в каком теле придут? Безрассудный! то, что ты сеешь, не оживет, если не умрет. И когда ты сеешь, то сеешь не тело будущее, а голое зерно, какое случится, пшеничное или другое какое; но Бог дает ему тело, как хочет, и каждому семени свое тело. Не всякая плоть такая же плоть; но иная плоть у человеков, иная плоть у скотов, иная у рыб, иная у птиц. Есть тела небесные и тела земные; но иная слава небесных, иная земных. Иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд; и звезда от звезды разнится в славе. Так и при воскресении мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное. Есть тело душевное, есть тело и духовное. Так и написано: первый человек Адам стал душею живущею; а последний Адам есть дух животворящий. Но не духовное прежде, а душевное, потом духовное. Первый человек - из земли, перстный; второй человек - Господь с неба. Каков перстный, таковы и перстные; и каков небесный, таковы и небесные. И как мы носили образ перстного, будем носить и образ небесного. Но то скажу вам, братия, что плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления» (1-е Коринфянам 15:35-50).

Здесь мысль о том, что зерно, падшее в землю, умирает полностью. Если оно не умрёт, то не оживёт, не даст новую жизнь. Если семечко мы сбережем, то никогда не получим от него плода. Только, если семечко попадает в добрую землю и умирает, то оно даёт толчок к новой жизни.

Трудно поверить, что разложившийся и превратившийся в прах и пыль человек, вдруг оживёт. Многие пытаются понять, как это произойдет и как это вообще возможно, когда от человека не осталось вообще ничего. А если ещё учесть, что и нет некой души, которая, якобы, невидимо улетает в «мир иной», то вообще даже себе невозможно представить воскресение человека. И даже при жизни Христа, многие подвергали сомнению возможность воскресения. «Иисус сказал им в ответ: заблуждаетесь, не зная Писаний, ни силы БожиеЙ (от Матфея 22:29).

«Ибо знаем, что когда земной наш дом, эта хижина , разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный , вечный (2-е Коринфянам 5:1). Плоть - это наша временная хижина, приспособленная для проживания в земной атмосфере. На небе спасённые получат новое тело, не подверженное такому старению и увяданию, как тела сего материального мира. Но возникает вопрос, как так окажется, что это буду точно я, а не кто- то другой? Ведь мой мозг, а значит и все воспоминания, жизненный опыт, накопленные убеждения и всё-всё, что составляло меня как личность, умерло и исчезло. Т.е., можно подумать, что раз не осталось ничего, то и воскресение невозможно. Но Иисус сказал на это: «..заблуждаетесь, не зная Писаний, ни силы Божией ».

«И нет твари, сокровенной от Него, но все обнажено и открыто перед очами Его» (к Евреям 4:13); «… Бог больше сердца нашего и знает всё » (1-е Иоанна 3:20).
Хотя мы не видим Бога, Он видит и знает всё . Его «небесная канцелярия» занимается вовсе не погодой, а пишет книги про то, кто что сделал, что подумал и как поступил. По этим книгам, каждый впоследствии будет судим. «И увидел я мертвых, малых и великих, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были , и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни ; и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими» (Откровение 20:12. Кроме книг с людскими поступками, здесь ещё упоминается о книге жизни .

Согласно Писанию, «.. кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное» (Откровение 20:15). Спасения удостоятся только те, кто записан в этой книге. Т.е., оживает только тот, кто записан в книге жизни. Эта книга жизни с именами избранных и есть тот банк данных, по которому произойдет восстановление и воскресение всех, достойных вечности. В эту особую книгу, записаны те, кто вступил в завет с Богом, кто вступил в договор, по которому Бог обещает спасти, а человек обещает быть послушным, исправиться и очиститься. Те, кто вступили в завет, но не исполняют своих обязанностей, те не записываются в книгу жизни, либо вычёркиваются (изглаживаются) из неё (Откр.3.5). Те же, кто устоял до конца, исправился и переродился в новую тварь, созданную по Богу, те «записаны» у Бога глубоко в сердце, в «книге жизни». Это Его сыны, «плоть от плоти, кровь от крови». Тот дух (разум, характер, личность), что они имеют, который сформировался благодаря Духу Святому, будет «вдохнут» Богом в новое тело, в «дом нерукотворенный, вечный» (2-е Коринфянам 5:1). «Побеждающий облечется в белые одежды ; и не изглажу имени его из книги жизни, и исповедаю имя его пред Отцем Моим и пред Ангелами Его» (Откровение 3:5). Белые одежды - это и есть то новое тело, что будет даровано Богом нашему возрождённому духу.

В некотором смысле, как бы получается, что дух праведника, не умирает. Но это и не означает, что он сам по себе способен где-то летать в виде независимой личности, способен думать, рассуждать и творить. Нет, дух праведника будет восстановлен и поселен в новое тело, в новую, более совершенную оболочку, как у Ангела, «ибо в воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божии на небесах» (от Матфея 22:30).

Учитывая всё вышесказанное, и то, что не поместилось в рамки этой маленькой статьи, мы можем понять, что нет никакого бессмертия души, да и нет никакой «души» в том виде, что мы привыкли понимать. Бессмертие души и само её независимое существование нам было навязано обманом с целью запутать нас. Получилось, что «небольшая путаница там и небольшое заблуждение здесь» сделали так, что общая картина реальности смазалась, и мы живём в мире кривых зеркал и искаженного восприятия. Из-за этого люди становятся не способны понимать и познавать истину, не способны уразуметь путь спасения, оказавшись в плену навязанного им заблуждения.

Только докапываясь до истины, алкая и жаждая правды, мы придём к этой правде и встанем на истинный путь, с которого более никто не сможет нас столкнуть.

бессмертие человеческий душа платон

Душа - это движение, способное двигать само себя, причина изменений и всяческого перемещения вещей. Душа правит всем, что есть на небе, на земле и на море с помощью своих собственных движений - желание, усмотрение, заботы.

Солнце, Земля и т.д. - это всего лишь формы души. Душа первична, материальные тела вторичны, производны. Платон ставит проблему соотношения духовного и материального и делает вывод о божественности душ, скрывающимися за материальными телами.

Платон считает, что душа бессмертна и она существовала всегда. Несмотря на то, что различные диалоги Платона расходятся в изображении будущего состояния души, а некоторые описания ясно носят характер притч, Платон отводит вопросу о загробном существовании важное место. Вопросу о бессмертии души посвящен один из самых прекрасных диалогов «Федон».

1. Характер аргументации Платона. Учение о бессмертии души вытекает из всей философии Платона, из всего ее духа, и потому доказательства в пользу бессмертия души, приводимые Платоном, весьма разнообразны. Философия и сообразная ей жизнь истинного философа есть отрешение от чувственного, убежденная проповедь высшего, духовного мира как несравненно лучшего, истинного, прекраснейшего. Поэтому Платон не мог и представить, чтобы жизнь духа прекращалась вместе со смертью тела; он в жизни проповедовал умирание, отрешение от плоти, во имя сверхчувственного блага, во имя бесплотной, духовной жизни. Смерть для него была лишь окончательным избавлением от зол, началом новой жизни, ступенью, ведущею в идеальный мир, в который он верил более, чем в земную действительность.

Бессмертие души есть для Платона нравственное требование: к метафизическим док-вам примешивалась и вера в загробное возмездие, в торжество бож. правды. В «Горгии», «Федоне» и X книге «Государства» Платон в поэтических образах описывает загробный суд над душою.

Уже в самом сознании человека Платон находил доказательство вечности души. Платон признавал предсуществование души, которое доказывал из рассмотрения природы чел. знания. Платон учил, что всякое знание есть припоминание, а иначе оно немыслимо. Знание универсально; общие понятия сходства и несходства, тожества, различия, множества, величины и пр., без которых мы не можем признавать и судить о чем-либо, не даются нам опытом, но обусловливают собою всякий возможный опыт. Мы должны иметь их, чтобы судить о данных предметах. Откуда мы знаем общее и безусловное, если наш внешний опыт ограничен отдельными предметами и если наша душа есть частное, преходящее существо? Истинное знание, по Платону, черпается не из внешних впечатлений, а изнутри души. А если же в ней пребывает истинное знание, - как она может быть временной и преходящей?

У Платона тело и душа четко отделены друг от друга, причем душе подобает господствовать над телом. Из пифагорейских и орфико-культовых источников платон черпает представление о бессмертии души. Его аргументы таковы:

• - душа - однородная субстанция, что по аналогии приравнивается к непреходящему бытию идей;
• - подобное познается подобным: раз душа познает чистое бытие (идеи), она подобна ему и имеет тот же источник;
• - самодвижение души;
• - диалектический вывод о том, что душа, сущностным признаком которой является жизнь, не может быть причастнойее противоположности - смерти. платон подытоживает эти аргументы в «Федоне» одним предложением: «...божественному, бессмертному, умопостигаемому, единообразному, неразложимому... в высшей степени подобна наша душа».

С бессмертием связаны предсуществование и посмертное существование души. Она существует до своей земной жизни - так же как и после смерти. В полном согласии с теорией припоминания родина души - сфера ума, божественного, умопостигаемого, а в теле она воплощается вследствие чувственных вожделений. Отныне она заперта в теле, что «подобно болезни». платон выражает это двумя словами: «сома = сема», т. е. тело (сома) есть могила (сема) души (правда, сам Платон отдает предпочтение толкованию слова «сема» как «знака» - Кратил // Там же. - С. 400). Поэтому цель земной жизни - возвращение души в изначальное состояние: вступает же она в отношения со своим истоком благодаря тому, что отдает власть над собой уму.

2. Обсуждение представления о бессмертии души. Бессмертие души для Платона тем не менее не является неким постулатом. В диалоге «Федон» он предлагает несколько доказательств бессмертия души. В этом диалоге рассказывается, как друзья Сократа приходят к нему в темницу и проводят последние часы в беседе с ним. Друзья спрашивают Сократа, почему он так спокоен перед смертью, и Сократ доказывает ученикам, что негоже философу, который всю свою жизнь стремился к умиранию, в конце концов, когда ему это умирание предлагают, отказаться. Ведь действительно, истинное знание есть знание о вечном и неизменном, а таковым может быть лишь знание идеальных сущностей, идей, которым и родственна по своей природе душа, а смерть есть ничто иное, как отделение души от тела. И поскольку тело посредством своих органов чувств мешает нам познать истину, а истину познает душа несмотря на тело, и лучше всего душа познает истину, когда тело ей не мешает, - то философ всегда стремится к умиранию, в результате которого он обретет наконец, совершенное знание истины. Смерть есть отделение души от тела, поэтому после смерти душа опять может наблюдать идеи, а кроме того, говорит Сократ, он сможет беседовать в Аиде с теми людьми, беседа с которыми доставит ему истинное наслаждение.

Однако ученики не совсем довольны этими словами Сократа и говорят, что у них остались сомнения относительно бессмертия души. И Сократ предлагает им 4 доказательства бессмертия души.

• 3. 1-е доказательство: ибо мертвое возникает из живого. Все возникает из противоположного: горькое из сладкого, белое из черного, движение возникает из покоя и наоборот. Все изменяется, все превращается в свою противоположность. Поэтому, если мы знаем, что после жизни нас ожидает смерть, то мы можем сделать и обратный вывод. Если мертвое возникает из живого, утверждает Сократ, то и живое возникает из мертвого. Поэтому нет существенного изменения, и души до рождения пребывают в Аиде.
• 4. 2-е доказательство: от анамнесиса. Поскольку знание есть припоминание, то душа существовала до рождения. Однако ученики не совсем довольны, поскольку они убедились, что душа существовала до рождения, но не уверены, что после смерти она тоже будет существовать. Сократ предлагает следующее.
• 5. 3-е доказательство: от простоты души. Вещи бывают или сложные, или простые. Изменяться могут вещи сложные, только они могут разделяться, распадаться на свои составляющие, умножаться или уменьшаться. Простые же остаются в неизменном состоянии. Сложными являются вещи материальные. Простые вещи - те, которые мы не можем видеть, это безвидные вещи. Душа относится к таким простым, безвидным сущностям. Поскольку душа проста и безвидна, она не может уничтожаться, распадаться на составляющие и, следовательно, вечна.
• 6. 4-е доказательство: сама душа есть идея души. Сущность души состоит в жизни, и там, где есть душа, присутствует и жизнь, ведь недаром слова «живое» и «одушевленное» являются синонимами. Поэтому сущность души, ее идея есть жизнь. Но душа нематериальна, безвидна и проста, т. е. она по своей сути также является идеей. Сама душа есть идея души, следовательно, идея жизни. А может ли идея быть невечной? И может ли идея жизни стать идеей смерти? Если мы говорим, что все возникает из своей противоположности, то это не касается идей. Идея большого не переходит в идею малого, также и идея жизни - в идею смерти. А так как душа есть идея души и идея жизни, то она будет вечна и после земной жизни.

Душа по идее своей есть жизнь. Душа относится к жизни, как огонь к теплу; как огонь немыслим без тепла, так и душа немыслима без жизни, Ибо она есть то, что оживляет, дает жизнь. Как всякая вещь исключает из себя свою противоположность, так и душа по своему существу отрицает то, что противоречит всем ее определениям, т. е. смерть. Далее, душа неразрушима по простоте своей природы. Все сложное имеет раздельное бытие в пространстве, доступно внешним чувствам - душа же невидима и неосязаема. Все сложное не имеет собственной жизни, собственного движения, ибо его движение механически слагается из суммы движений его элементов: душа живет и движется от себя. Все сложное изменяется, - душа неизменна. Итак, она есть сущность простая, а значит, неизменная, неразложимая и неразрушимая.

7. Еще 2 доказательства бессмертия души. Кроме этого, в двух других диалогах Платон предлагает еще 2 доказательства бессмертия души. Одно доказательство - в диалоге «Федр», другое - в диалоге «Государство».

В диалоге «Федр» Платон доказывает это при помощи понятия движения. Каждая движущаяся вещь приводится в движение чем-то другим. Однако есть вещи, которые двигают сами себя. Если вещь движет сама себя, то она никогда не перестанет двигаться, она сама обладает источником движения. Что в человеке является причиной, источником движения? Душа или тело? Конечно же, тело приводится в движение душой, а душа имеет источник движения в себе, и следовательно - вечна.

В диалоге «Государство» Платон указывает, что смертным является только то, что может гибнуть от некоторых зол. От пожара, уменьшения, деления, от внешних воздействий вещь может исчезнуть. Однако душу никакие изменения, никакое зло не могут привести к исчезновению, душа не портится. Изменить свою сущность, говорит Платон, душа не может. Никакое зло на душу не воздействует, и поэтому она бессмертна.

Познать запредельное, и узнать, что находится за последней чертой, – после смерти, окончательный конец или новое начало, новая жизнь, человек пытался тысячелетиями. Людям хотелось верить в то, что говорит религия. Что все так быстро не кончается, а родные и близкие люди вовсе не умерли, а ушли жить в другой мир.

Что есть какой-то смысл в жизни. И единственной ниточкой, связывающей этот и тот мир, с потусторонним миром является вера в наличие души человека.

С появлением интернета сейчас...

В тиши комфортабельных голландских клиник, похоже, назревает переворот в медицинской науке. Группа ученых под руководством Пима ван Ломмеля опубликовала в авторитетнейшем журнале Lancet результаты многолетних исследований в области изучения функций мозга.

Применив собственную методику работы с пациентами, голландцы - ни много ни мало - поставили под сомнение один из основных постулатов физиологии, а именно - что наше сознание является неотъемлемой функцией мозга.

Голландцы заявляют: когда...

Последний век второго тысячелетия отличался трезвостью мыслей. Ученые, а вслед за ними и все здравомыслящие люди, были убеждены, что души у нас нет. Дескать, существует лишь абстрактное понятие, объясняющее религиозные догматы, да захватывающие детские волшебные сказки.

И вдруг все чаще и чаще в прессе стали появляться сообщения о совершенно поразительных явлениях, объективно демонстрирующих, что наперекор официальной науке душа у человека все-таки есть.

В Институте полупроводников...

Молодильные яблоки; кипящие чаны, окунувшись в которые можно стать молодым красавцем (можно, правда, и свариться заживо); заветные бутылочки с мертвой и живой водой, способной воскресить павшего богатыря: Это наши русские сказки.

Но в эпосе и фольклоре любой страны отражены попытки людей обрести бессмертие.

Многое, дошедшее до нас из глубины веков, не похоже на сказки и имеет все приметы исторических хроник.

Так, зафиксированы факты, когда, в разные эпохи, в разных местах Земли...

Бессмертие и искусственный интеллект

«Если бы смерть была благом,
боги не были бы бессмертными».
САФО.
- Но не потому ли Бог Отец сотворил смертного человека, что Ему наскучило Его бессмертие? И не наскучит ли оно и нам?

Бессмертие – давняя мечта человека, но до недавних пор она была уделом всевозможных пустых мечтателей, а не серьезных ученых, работающих над ее реализацией. Однако в последние десятилетия наука настолько продвинулась, что многие ученые всерьез...

Бессмертие и современная наука

Современная наука активно занимается исследованиями возможности вечной жизни и уже добилась некоторого успеха в этой области. Самыми перспективными представляются три направления этих исследований:

Стволовые клетки,
генетика,
нанотехнологии.
Наука о бессмертии (‛иммортология“, от лат. im – ‛без“, mors, mortis – ‛смерть“, термин ввел Игорь Владимирович Вишев, доктор философских наук) также рассматривает следующие направления: понижение...

Если верить индийским ученым, возраст, который им удалось засвидетельствовать, был столь почтенным, что это скорее смахивало на сказку – 5000 лет! Помните наши русские сказки? Молодильные яблоки, кипящие чаны с молоком, окунувшись в которые, можно стать молодым и красивым, сосуды с живой и мертвой водой, способные оживить даже покойника…

Люди во все времена мечтали обрести бессмертие. Однако в хрониках и старинных летописях есть множество свидетельств того, что некоторые люди жили от 100 до...

Душа – это тонкая энергетическая субстанция, на которой отображается вся информация о жизни человека. Говоря современным языком – это информационная дискета с записью всего, что совершила плохого и хорошего эта душа во всех прошлых жизнях и совершает в настоящей жизни.

Переселение душ существует, душа живет дольше физического тела, переходя из одного тела в другое. Ее переход из одного тела в другое тело зависит от прожитых прошлых жизней, насколько богоугодно человек прожил прошлые жизни...